шапку попозже оформлю
Платьице трещит, разошелся шов,
От шагов стоит грохот:
Есть один салат - это хорошо,
Есть картошку с соусом - плохо!
Неспроста за мной водится грешок -
Подрастает сын-кроха.
Бегать по утрам - это хорошо.
В офисе сидеть весь день - плохо!
К людям выйдешь ты, как всегда, с душой -
За спиной стоит хохот.
Часто воду пить - это хорошо,
На ночь есть, после шести - плохо!
Кружится весь мир, мозг опустошен...
Вам скажу я со вздохом...
Если сытый ты - это хорошо,
А когда наоборот...
ПЛОХО!
Кушать подано, или...
Я просто сижу и смотрю, как он ест.
Пять лет прошло, а он все не меняется: строгий греческий профиль, крупный орлиный нос, который я очень люблю целовать - Северус так забавно бесится! - стройный, прямой, как аршин проглотил. И ни капельки лишнего веса.
Не то что у меня.
Я ерзаю, чтобы скатерть немного прикрыла мои раздавшиеся бедра и живот, щеки заливает предательской краской - я превратилась в гору жира и ничего с этим сделать не могу! Вроде бы не ем ничего такого, что дает лишний вес - отказалась от белого хлеба, от жареного, от жирного, и особенно от взрывающихся леденцов близнецов Уизли, которые так когда-то любила. Только полезное, вкусное и приготовленное на пару.
И ничего.
Ни-че-го.
Нет, я, конечно, понимаю, что роды не проходят ни для одной женщины бесследно - вот и я пополнела, да так, что в зеркало страшно посмотреть. Но надо же иметь силу воли, Гермиона! Прекращай так смотреть на ужинающего Северуса - ты уже ела, а после шести - нельзя!
Но как же дивно пахнет ростбиф...
- Спасибо, милая, - муж встает и целует меня в макушку, по привычке взлохматив волосы. - Все было очень вкусно.
Я тяну Северуса к себе - мне его всегда мало. Мимолетного поцелуя не хватает для счастья, мне хочется больше, чаще, и я совершенно не понимаю - роды ли это повлияли, или моя влюбленность в него разрастается с каждым днем с того самого момента, как я вытащила его, окровавленного, из Воющей хижины, и целовала его бледное, без кровиночки, лицо, подвывая: "Живой, живой, живой..." Я так боялась его потерять, что до сих пор держу за руку во сне - кто знает, что может случиться? Запоздалая реакция на яд, церебральные расстройства - в конце концов, Северус потерял почти всю кровь, и его спасло только зелье "Живой смерти" и антидот, который я с боем вытрясла из колдомедиков. Я люблю, люблю его, так люблю, что подумать страшно!
За пять лет многое изменилось - его старый дом, развалившийся почти до фундамента, превратился в уютный, пусть и одноэтажный коттедж. Мне плевать, мне с ним и в шалаше рай, но вот детям я не позволю жить в грязи и паутине.
Сын - копия Северус, такой же серьезный и строгий, и, хотя ему всего четыре, все время тянется поучать нас. И хмурится - один в один отец. А в Роззи, слава Богу, нет ничего от папочки, кроме его черных глаз. Зато кудри - мои. Ох, и намучается девочка их расчесывать!
Теперь вместо грязных и затянутых паутиной стекол дом играет всеми красками витражей, потолки обзавелись лепниной, проваливающиеся половицы превратились в добротные дубовые доски. Дом был прекрасен.
Все шло своим чередом: оправданный судом Северус варил зелья для Мунго за сущие копейки и скрипел зубами, что приходилось переводить драгоценные ингредиенты, я же сначала работала в адвокатской конторе, спасла от тюрьмы Нарциссу и Люциуса, еще нескольких безвинно осужденных, а потом Северус заявил:
- Успокойся и сбавь обороты! Хочешь работать - сиди в офисе! Подумала, что с семьей будет, если тебя один такой оправданный заавадит?
И как с ним можно было спорить? Его волосы подернулись паутинкой седины, он немного прихрамывал, но язвил до сих пор лучше меня. Мы чуть не перессорились, и все же мне пришлось уступить.
С тех пор я сижу дома, готовлюсь, убираюсь, забочусь о сыне, разбираю кучи постоянно приносимых совами бумаг, опять разбираю кучи бумаг, опять бумаги, а вот заплакал сын... Ни минуты покоя!
И ем.
Ем.
Много ем. Постоянно ем.
Я отрываюсь от губ мужа и прячу лицо в ладонях.
- Что случилось? - мгновенно реагирует Северус.
- Ничего, - старательно отвожу глаза я.
Он понимает меня по-своему: подхватывает на руки и делает несколько шагов по направлению к лестнице на второй этаж. Сердце сладко замирает: все же мой муж не вечен и уже гораздо реже подпускает меня, ненасытную, к себе...
- Ох, - выдыхает Северус, и я лечу на пол.
Лишь хорошая реакция спасает меня от травмы: я успеваю перекатиться и встать, чтобы встретиться взглядом с ошалевшими от боли глазами мужа.
- Что? Где болит? - в ужасе хватаюсь за палочку я.
- Кажется, нерв защемило. Погоди-погоди, сейчас... Ох! Неужели грыжа?
Слезы брызжут из глаз фонтаном. Доведя мужа до постели, уложив, обложив его подушками, поднеся обезболивающее зелье, книгу и чашечку кофе, я спешно активирую портключ к Уизли.
- Девочка моя! - начинает Молли, открыв дверь, но я не слушаю ее - наверное, впервые в жизни.
- Джинни дома?
Джинни оказывается дома - она выслушивает мою сбивчивую исповедь и, ничему уже не удивляясь, говорит:
- Весы в дальнем углу.
Я осторожно встаю на прохладную поверхность весов, предварительно скинув с себя всю одежду.
Мир рушится на глазах.
132 фунта...
***
- Гермиона, ты такая умная, такая правильная, но в вопросах женственности - ты абсолютный младенец... - со вздохом заявляет Джинни.
Я, как была после взвешивания, в белье, сижу на полу. Рядом высится гора одноразовых платочков, веки опухли и чешутся, нос хлюпает, а в душе царит полный раздрай. 132 фунта! Неудивительно, что Северус надорвался - как такую на руках таскать?
- Я жирная корова, - хлюпаю я, исторгая из себя новый фонтан слез.
- Отставить сопли! - рявкает Джинни, телепортируя мне в руки очередную партию платочков. - Ты родила двоих детей - это вполне естественно...
- Я жирная коро-о-ова!
- Ты - мать семейства!
- Корова!
В конце концов, Джинни так надоедает слушать мои причитания, что она встряхивает меня за плечи и заявляет:
- Гермиона, или ты сидишь и ноешь, или мы тебя меняем. В лучшую сторону. Согласна?
Я, перестав реветь на минуточку, с сомнением осматриваю стройную фигурку подруги - несмотря на пять лет, промелькнувших после войны, на тяжелые роды маленькой Лили, Джинни прекрасно выглядит: талия, бедра, грудь... Не то что я! Квадратное нечто с маленькими сиськами!
- Я толстая! - брызжет из глаз новый поток.
- Мерлин, дай мне сил...
Джинни хватает меня за плечо и активирует обратный портключ. Нас вытряхивает в спальню, и я расцветаю, увидев пустую смятую постель:
- Встал!
- Конечно, встал, - бурчит Джинни. - Он же не Хогвартс-экспресс пытался поднять! Так, где шкаф? Отлично.
Джинни вытряхивает на пол мою одежду и долго стоит в ступоре, разглядывая почти одинаковые мышино-серые костюмы.
- Он тебя покусал, признавайся!
- Но серый - отличный, немаркий цвет, - начинаю протестовать я и в ответ получаю язвительное:
- Ты в своей глуши совсем в магглу превратилась. А стиральное заклинание на кой черт изобрели? Так, быстро собирайся, и пойдем тебя одевать.
- Но...
- ЖИВО!
Подчинившись могучему рыку подруги, я быстро хватаю сумочку и вылетаю из дома.
***
- Слишком открыто, - с сомнением говорю я, созерцая себя в зеркале.
- Где открыто? В каком месте это платье открыто?
Джинни так устала от моих капризов, что перестала даже орать на всех подряд: меня, продавцов, посетителей... Она лишь сидит на пуфике с выражением неимоверного страдания в глазах и молча кивает в ответ: да, это слишком открытое, это слишком узкое, это слишком красное... Но сейчас, кажется, Джинни хочется поиздеваться - она опять начинает скандалить:
- Юбка на два пальца выше колена и полное отсутствие выреза - это открытое? Гермиона, даже моя мама одевается более фривольно!
- Тем более оно синее...
- Чем тебе синий не угодил? Сколько можно прятаться в серые тряпки? Гермиона, ты давно на свои ноги смотрела? Да с такими ногами только в мини-юбках рассекать! Значит так, - Джинни щелкает пальцами, подзывая продавца. - Дружочек, организуйте нам что-нибудь действительно открытое, дерзкое и желательно красное. Справитесь? Вот на эту молодую леди.
- Красное? Но я же толстая! - громко протестую я. - Красное идет только
худеньким!
Не слушая моих увещеваний, Джинни все-таки засовывает меня в поднесенный продавцом кошмар. Платье садится как влитое, но мне постоянно хочется одернуть юбку или, оглянувшись, проверить - закрыт ли зад.
- Увеличим декольте...
- Не-е-ет!
Поздно - теперь моя грудь почти вываливается из корсета. В один момент мать двоих детей Гермиона Грейнджер становится похожа на "крошку Герри, проститутку из Лютного". Джинни же ничего не может смутить - она оплачивает ворох разноцветных тряпок, который взяла себе, я, краснея, вручаю продавцу пять галеонов за свое платье и выскакиваю вслед за ней.
- Ну что, домой? - робко и с надеждой спрашиваю я.
Пусть это платье будет, решаю я. Но только дома, только ночью и только для мужа! На улице в этом я...
- Какое - домой? - возмущается Джинни. - А пройтись?
Надежда рушится вмиг - Джинни хватает меня когтистой лапкой за запястье и тащит по Косому переулку по направлению к "Дырявому котлу". Несколько раз я слышу посвистывания, но в душе списываю их на заслуги Джинни - рыжая, дерзкая, с длинными ногами, с маленькой попой, обтянутой кожаной полосой юбки, Джинни действительно может привлечь внимание. А я держусь в тени, я держусь в тени, меня здесь нет и вообще - это не я...
Громкий треск ткани застает меня врасплох: шов юбки, и так державшийся на честном слове, расходится по бедру до самой подмышки. Платье бесполезной тряпкой падает в пыль.
Джинни медлит всего мгновение - меня укрывает пузырь отводящего глаза заклинания, а сама подруга командует:
- Я надеялась обойтись без этого, но, видимо, нам нужна диета.
***
- И самое главное - пей больше воды! - заканчивает Джинни, выдыхаясь.
Я тупо смотрю в блокнотик, где записывала речь Джинни. Из всего, что я записала, я могу понять только, что мучное - плохо, овощи - хорошо. Голова болит. Сколько всего я выучила за жизнь, а на себя плюнула совершенно - до четвертого курса даже платья не носила, а уж косметикой в принципе пользоваться не умею и по сей день. Джинни права. Я - серая мышь!
Северус от меня уйдет.
Как только в голову приходит эта ужасная мысль, я срываюсь в аппарацию.
Вернувшись домой, набиваю холодильник овощами. Если я правильно поняла, у них такая маленькая калорийность, что толстеть на морковке и, допустим, рукколе не получится. Вот и буду жевать траву! Мне надо похудеть быстро, очень быстро...
***
"Дневник питания.
08.00 - салат, яблоко
12.00 - яблоко, руккола
15.00 - три стакана воды"
Я потираю лоб рукой - в голове звенит, а перед глазами взрываются фейерверки. Но работает же! В первый день ушло два фунта, потом еще два с половиной... Вес тает на глазах, я победила!
Но как же тяжело, когда Хьюго просит сладкого! Я же не могу кормить семью одной травой, которую ем сама! В первые дни хотелось ВСЕ - и пирожные Хьюго, и печенье, и залезть в сахарницу, и вообще поселиться в холодильнике. Но постепенно голод стал пропадать, и я обрадованно заметила, что салатом и огурцами я умудряюсь наесться!
Только вот в голове звенит...
Я продолжаю дневник:
"17.00 - ..."
Перед глазами настойчиво прыгают мушки.
Упав, я только успеваю огорчиться, что страницу, перечеркнутую широкой полосой и порванную кончиком пера, придется выбросить, а затем наступает тьма.
***
Я прихожу в себя в постели, Северус сидит рядом - мрачный, как туча.
- Я убью мисс Уизли, - просто говорит он, заметив, что я очнулась. - Ты с ума сошла? Ты себя угробить хочешь?
- Я себя не гроблю! - слабо возмущаюсь я. - Я сижу на диете! И у меня получается! С бедер ушло пять дюймов, а с талии...
Сколько ушло с талии, я не успеваю сообщить - Северус, зарычав, придавливает меня к кровати, сдирает с меня мышино-серый костюм, который я не успела снять после работы, лихорадочно расстегивает пуговицы на своей рубашке и, кажется, две отрывает с мясом. Не успеваю я огорчиться предстоящей работе с иголкой и ниткой, как он призывает в спальню котел, который пахнет так, будто вобрал в себя ароматы всех сластей Парижа. Кажется, что прямо там сейчас начнут рождаться ангелы...
Северус окунает руку в котел и широким мазком проводит по груди темно-коричневую полосу молочного шоколада.
- Вперед, - с намеком говорит муж, нависая надо мной.
Я зажмуриваюсь, чтобы избежать искуса. Но зажать еще и нос проблематично - особенно когда тебя держат за запяться и настойчиво целуют. Аромат шоколада вызывает звон в ушах и легкую головную боль.
"Думай о весе, думай о весе..."
Я приоткрываю один глаз - густая шоколадная капля ползет по животу мужа прямо к...
- Не-е-ет! - дергаюсь я из рук Северуса. - Хватит! Я должна похудеть!
- Я сейчас утоплю тебя в этом шоколаде, женщина! - рычит муж, хватая меня за волосы и притягивая к своей груди.
Я утыкаюсь губами в измазанную шоколадом кожу.
Запах и вкус возносят меня к вратам рая. Быстро облизнув губы, я жалобно смотрю на Северуса с немым укором в глазах...
Надо ли сообщать, в каком месте взбешенный и заведенный Северус сделал себе розочку из кофейного крема?..
Я просто не могла выдержать такую осаду. Застонав, я принялась вылизывать сладкую кожу и подписала себе приговор.
***
Я умиротворенно лежу на совершенно чистой груди супруга и счастливо облизываю пальцы, которыми только что собирала шоколад на дне котелка. Чувствую себя непривычно сытой и счастливой. Северус, закинув руки за голову, разглядывает потолок.
- Еще раз увижу дома холодильник, набитый травой, привяжу тебе на шею колокольчик и выведу пастись на лужайку, - грозится он вполголоса.
- Ага, - мурлычу я умиротворенно.
Вот я дурой была - ведь Северус выбрал меня не за длинные ноги или осиную талию, он выбрал меня, потому что со мной ему было интересно. Я умела поддержать беседу на самые различные темы, помочь в лаборатории, если надо, и при этом была такой беззастенчиво настырной, что ему просто пришлось сдать оборону. Он так боялся открыться кому-либо, и был так недоверчив, но я старалась, я завоевала его... Стоит ли теперь ожидать, что меня бросят за каких-то несколько лишних фунтов?
- Но если мы продолжим в том же духе, я точно растолстею, - предупреждаю я.
Северус перекатывается, нависает надо мной и хищно улыбается:
- Я забыл, что в лаборатории у меня стоит припасенный для такого случая бочонок взбитых сливок.
Кушать подано, или Осторожно, ведьма на диете!
Платьице трещит, разошелся шов,
От шагов стоит грохот:
Есть один салат - это хорошо,
Есть картошку с соусом - плохо!
Неспроста за мной водится грешок -
Подрастает сын-кроха.
Бегать по утрам - это хорошо.
В офисе сидеть весь день - плохо!
К людям выйдешь ты, как всегда, с душой -
За спиной стоит хохот.
Часто воду пить - это хорошо,
На ночь есть, после шести - плохо!
Кружится весь мир, мозг опустошен...
Вам скажу я со вздохом...
Если сытый ты - это хорошо,
А когда наоборот...
ПЛОХО!
Кушать подано, или...
Я просто сижу и смотрю, как он ест.
Пять лет прошло, а он все не меняется: строгий греческий профиль, крупный орлиный нос, который я очень люблю целовать - Северус так забавно бесится! - стройный, прямой, как аршин проглотил. И ни капельки лишнего веса.
Не то что у меня.
Я ерзаю, чтобы скатерть немного прикрыла мои раздавшиеся бедра и живот, щеки заливает предательской краской - я превратилась в гору жира и ничего с этим сделать не могу! Вроде бы не ем ничего такого, что дает лишний вес - отказалась от белого хлеба, от жареного, от жирного, и особенно от взрывающихся леденцов близнецов Уизли, которые так когда-то любила. Только полезное, вкусное и приготовленное на пару.
И ничего.
Ни-че-го.
Нет, я, конечно, понимаю, что роды не проходят ни для одной женщины бесследно - вот и я пополнела, да так, что в зеркало страшно посмотреть. Но надо же иметь силу воли, Гермиона! Прекращай так смотреть на ужинающего Северуса - ты уже ела, а после шести - нельзя!
Но как же дивно пахнет ростбиф...
- Спасибо, милая, - муж встает и целует меня в макушку, по привычке взлохматив волосы. - Все было очень вкусно.
Я тяну Северуса к себе - мне его всегда мало. Мимолетного поцелуя не хватает для счастья, мне хочется больше, чаще, и я совершенно не понимаю - роды ли это повлияли, или моя влюбленность в него разрастается с каждым днем с того самого момента, как я вытащила его, окровавленного, из Воющей хижины, и целовала его бледное, без кровиночки, лицо, подвывая: "Живой, живой, живой..." Я так боялась его потерять, что до сих пор держу за руку во сне - кто знает, что может случиться? Запоздалая реакция на яд, церебральные расстройства - в конце концов, Северус потерял почти всю кровь, и его спасло только зелье "Живой смерти" и антидот, который я с боем вытрясла из колдомедиков. Я люблю, люблю его, так люблю, что подумать страшно!
За пять лет многое изменилось - его старый дом, развалившийся почти до фундамента, превратился в уютный, пусть и одноэтажный коттедж. Мне плевать, мне с ним и в шалаше рай, но вот детям я не позволю жить в грязи и паутине.
Сын - копия Северус, такой же серьезный и строгий, и, хотя ему всего четыре, все время тянется поучать нас. И хмурится - один в один отец. А в Роззи, слава Богу, нет ничего от папочки, кроме его черных глаз. Зато кудри - мои. Ох, и намучается девочка их расчесывать!
Теперь вместо грязных и затянутых паутиной стекол дом играет всеми красками витражей, потолки обзавелись лепниной, проваливающиеся половицы превратились в добротные дубовые доски. Дом был прекрасен.
Все шло своим чередом: оправданный судом Северус варил зелья для Мунго за сущие копейки и скрипел зубами, что приходилось переводить драгоценные ингредиенты, я же сначала работала в адвокатской конторе, спасла от тюрьмы Нарциссу и Люциуса, еще нескольких безвинно осужденных, а потом Северус заявил:
- Успокойся и сбавь обороты! Хочешь работать - сиди в офисе! Подумала, что с семьей будет, если тебя один такой оправданный заавадит?
И как с ним можно было спорить? Его волосы подернулись паутинкой седины, он немного прихрамывал, но язвил до сих пор лучше меня. Мы чуть не перессорились, и все же мне пришлось уступить.
С тех пор я сижу дома, готовлюсь, убираюсь, забочусь о сыне, разбираю кучи постоянно приносимых совами бумаг, опять разбираю кучи бумаг, опять бумаги, а вот заплакал сын... Ни минуты покоя!
И ем.
Ем.
Много ем. Постоянно ем.
Я отрываюсь от губ мужа и прячу лицо в ладонях.
- Что случилось? - мгновенно реагирует Северус.
- Ничего, - старательно отвожу глаза я.
Он понимает меня по-своему: подхватывает на руки и делает несколько шагов по направлению к лестнице на второй этаж. Сердце сладко замирает: все же мой муж не вечен и уже гораздо реже подпускает меня, ненасытную, к себе...
- Ох, - выдыхает Северус, и я лечу на пол.
Лишь хорошая реакция спасает меня от травмы: я успеваю перекатиться и встать, чтобы встретиться взглядом с ошалевшими от боли глазами мужа.
- Что? Где болит? - в ужасе хватаюсь за палочку я.
- Кажется, нерв защемило. Погоди-погоди, сейчас... Ох! Неужели грыжа?
Слезы брызжут из глаз фонтаном. Доведя мужа до постели, уложив, обложив его подушками, поднеся обезболивающее зелье, книгу и чашечку кофе, я спешно активирую портключ к Уизли.
- Девочка моя! - начинает Молли, открыв дверь, но я не слушаю ее - наверное, впервые в жизни.
- Джинни дома?
Джинни оказывается дома - она выслушивает мою сбивчивую исповедь и, ничему уже не удивляясь, говорит:
- Весы в дальнем углу.
Я осторожно встаю на прохладную поверхность весов, предварительно скинув с себя всю одежду.
Мир рушится на глазах.
132 фунта...
***
- Гермиона, ты такая умная, такая правильная, но в вопросах женственности - ты абсолютный младенец... - со вздохом заявляет Джинни.
Я, как была после взвешивания, в белье, сижу на полу. Рядом высится гора одноразовых платочков, веки опухли и чешутся, нос хлюпает, а в душе царит полный раздрай. 132 фунта! Неудивительно, что Северус надорвался - как такую на руках таскать?
- Я жирная корова, - хлюпаю я, исторгая из себя новый фонтан слез.
- Отставить сопли! - рявкает Джинни, телепортируя мне в руки очередную партию платочков. - Ты родила двоих детей - это вполне естественно...
- Я жирная коро-о-ова!
- Ты - мать семейства!
- Корова!
В конце концов, Джинни так надоедает слушать мои причитания, что она встряхивает меня за плечи и заявляет:
- Гермиона, или ты сидишь и ноешь, или мы тебя меняем. В лучшую сторону. Согласна?
Я, перестав реветь на минуточку, с сомнением осматриваю стройную фигурку подруги - несмотря на пять лет, промелькнувших после войны, на тяжелые роды маленькой Лили, Джинни прекрасно выглядит: талия, бедра, грудь... Не то что я! Квадратное нечто с маленькими сиськами!
- Я толстая! - брызжет из глаз новый поток.
- Мерлин, дай мне сил...
Джинни хватает меня за плечо и активирует обратный портключ. Нас вытряхивает в спальню, и я расцветаю, увидев пустую смятую постель:
- Встал!
- Конечно, встал, - бурчит Джинни. - Он же не Хогвартс-экспресс пытался поднять! Так, где шкаф? Отлично.
Джинни вытряхивает на пол мою одежду и долго стоит в ступоре, разглядывая почти одинаковые мышино-серые костюмы.
- Он тебя покусал, признавайся!
- Но серый - отличный, немаркий цвет, - начинаю протестовать я и в ответ получаю язвительное:
- Ты в своей глуши совсем в магглу превратилась. А стиральное заклинание на кой черт изобрели? Так, быстро собирайся, и пойдем тебя одевать.
- Но...
- ЖИВО!
Подчинившись могучему рыку подруги, я быстро хватаю сумочку и вылетаю из дома.
***
- Слишком открыто, - с сомнением говорю я, созерцая себя в зеркале.
- Где открыто? В каком месте это платье открыто?
Джинни так устала от моих капризов, что перестала даже орать на всех подряд: меня, продавцов, посетителей... Она лишь сидит на пуфике с выражением неимоверного страдания в глазах и молча кивает в ответ: да, это слишком открытое, это слишком узкое, это слишком красное... Но сейчас, кажется, Джинни хочется поиздеваться - она опять начинает скандалить:
- Юбка на два пальца выше колена и полное отсутствие выреза - это открытое? Гермиона, даже моя мама одевается более фривольно!
- Тем более оно синее...
- Чем тебе синий не угодил? Сколько можно прятаться в серые тряпки? Гермиона, ты давно на свои ноги смотрела? Да с такими ногами только в мини-юбках рассекать! Значит так, - Джинни щелкает пальцами, подзывая продавца. - Дружочек, организуйте нам что-нибудь действительно открытое, дерзкое и желательно красное. Справитесь? Вот на эту молодую леди.
- Красное? Но я же толстая! - громко протестую я. - Красное идет только
худеньким!
Не слушая моих увещеваний, Джинни все-таки засовывает меня в поднесенный продавцом кошмар. Платье садится как влитое, но мне постоянно хочется одернуть юбку или, оглянувшись, проверить - закрыт ли зад.
- Увеличим декольте...
- Не-е-ет!
Поздно - теперь моя грудь почти вываливается из корсета. В один момент мать двоих детей Гермиона Грейнджер становится похожа на "крошку Герри, проститутку из Лютного". Джинни же ничего не может смутить - она оплачивает ворох разноцветных тряпок, который взяла себе, я, краснея, вручаю продавцу пять галеонов за свое платье и выскакиваю вслед за ней.
- Ну что, домой? - робко и с надеждой спрашиваю я.
Пусть это платье будет, решаю я. Но только дома, только ночью и только для мужа! На улице в этом я...
- Какое - домой? - возмущается Джинни. - А пройтись?
Надежда рушится вмиг - Джинни хватает меня когтистой лапкой за запястье и тащит по Косому переулку по направлению к "Дырявому котлу". Несколько раз я слышу посвистывания, но в душе списываю их на заслуги Джинни - рыжая, дерзкая, с длинными ногами, с маленькой попой, обтянутой кожаной полосой юбки, Джинни действительно может привлечь внимание. А я держусь в тени, я держусь в тени, меня здесь нет и вообще - это не я...
Громкий треск ткани застает меня врасплох: шов юбки, и так державшийся на честном слове, расходится по бедру до самой подмышки. Платье бесполезной тряпкой падает в пыль.
Джинни медлит всего мгновение - меня укрывает пузырь отводящего глаза заклинания, а сама подруга командует:
- Я надеялась обойтись без этого, но, видимо, нам нужна диета.
***
- И самое главное - пей больше воды! - заканчивает Джинни, выдыхаясь.
Я тупо смотрю в блокнотик, где записывала речь Джинни. Из всего, что я записала, я могу понять только, что мучное - плохо, овощи - хорошо. Голова болит. Сколько всего я выучила за жизнь, а на себя плюнула совершенно - до четвертого курса даже платья не носила, а уж косметикой в принципе пользоваться не умею и по сей день. Джинни права. Я - серая мышь!
Северус от меня уйдет.
Как только в голову приходит эта ужасная мысль, я срываюсь в аппарацию.
Вернувшись домой, набиваю холодильник овощами. Если я правильно поняла, у них такая маленькая калорийность, что толстеть на морковке и, допустим, рукколе не получится. Вот и буду жевать траву! Мне надо похудеть быстро, очень быстро...
***
"Дневник питания.
08.00 - салат, яблоко
12.00 - яблоко, руккола
15.00 - три стакана воды"
Я потираю лоб рукой - в голове звенит, а перед глазами взрываются фейерверки. Но работает же! В первый день ушло два фунта, потом еще два с половиной... Вес тает на глазах, я победила!
Но как же тяжело, когда Хьюго просит сладкого! Я же не могу кормить семью одной травой, которую ем сама! В первые дни хотелось ВСЕ - и пирожные Хьюго, и печенье, и залезть в сахарницу, и вообще поселиться в холодильнике. Но постепенно голод стал пропадать, и я обрадованно заметила, что салатом и огурцами я умудряюсь наесться!
Только вот в голове звенит...
Я продолжаю дневник:
"17.00 - ..."
Перед глазами настойчиво прыгают мушки.
Упав, я только успеваю огорчиться, что страницу, перечеркнутую широкой полосой и порванную кончиком пера, придется выбросить, а затем наступает тьма.
***
Я прихожу в себя в постели, Северус сидит рядом - мрачный, как туча.
- Я убью мисс Уизли, - просто говорит он, заметив, что я очнулась. - Ты с ума сошла? Ты себя угробить хочешь?
- Я себя не гроблю! - слабо возмущаюсь я. - Я сижу на диете! И у меня получается! С бедер ушло пять дюймов, а с талии...
Сколько ушло с талии, я не успеваю сообщить - Северус, зарычав, придавливает меня к кровати, сдирает с меня мышино-серый костюм, который я не успела снять после работы, лихорадочно расстегивает пуговицы на своей рубашке и, кажется, две отрывает с мясом. Не успеваю я огорчиться предстоящей работе с иголкой и ниткой, как он призывает в спальню котел, который пахнет так, будто вобрал в себя ароматы всех сластей Парижа. Кажется, что прямо там сейчас начнут рождаться ангелы...
Северус окунает руку в котел и широким мазком проводит по груди темно-коричневую полосу молочного шоколада.
- Вперед, - с намеком говорит муж, нависая надо мной.
Я зажмуриваюсь, чтобы избежать искуса. Но зажать еще и нос проблематично - особенно когда тебя держат за запяться и настойчиво целуют. Аромат шоколада вызывает звон в ушах и легкую головную боль.
"Думай о весе, думай о весе..."
Я приоткрываю один глаз - густая шоколадная капля ползет по животу мужа прямо к...
- Не-е-ет! - дергаюсь я из рук Северуса. - Хватит! Я должна похудеть!
- Я сейчас утоплю тебя в этом шоколаде, женщина! - рычит муж, хватая меня за волосы и притягивая к своей груди.
Я утыкаюсь губами в измазанную шоколадом кожу.
Запах и вкус возносят меня к вратам рая. Быстро облизнув губы, я жалобно смотрю на Северуса с немым укором в глазах...
Надо ли сообщать, в каком месте взбешенный и заведенный Северус сделал себе розочку из кофейного крема?..
Я просто не могла выдержать такую осаду. Застонав, я принялась вылизывать сладкую кожу и подписала себе приговор.
***
Я умиротворенно лежу на совершенно чистой груди супруга и счастливо облизываю пальцы, которыми только что собирала шоколад на дне котелка. Чувствую себя непривычно сытой и счастливой. Северус, закинув руки за голову, разглядывает потолок.
- Еще раз увижу дома холодильник, набитый травой, привяжу тебе на шею колокольчик и выведу пастись на лужайку, - грозится он вполголоса.
- Ага, - мурлычу я умиротворенно.
Вот я дурой была - ведь Северус выбрал меня не за длинные ноги или осиную талию, он выбрал меня, потому что со мной ему было интересно. Я умела поддержать беседу на самые различные темы, помочь в лаборатории, если надо, и при этом была такой беззастенчиво настырной, что ему просто пришлось сдать оборону. Он так боялся открыться кому-либо, и был так недоверчив, но я старалась, я завоевала его... Стоит ли теперь ожидать, что меня бросят за каких-то несколько лишних фунтов?
- Но если мы продолжим в том же духе, я точно растолстею, - предупреждаю я.
Северус перекатывается, нависает надо мной и хищно улыбается:
- Я забыл, что в лаборатории у меня стоит припасенный для такого случая бочонок взбитых сливок.
Ну Сева, ну жестооок!!!)))))
Ну Сева, ну жестооок!!!)))))
ых, мне б щас... и мужика такого, и котел с шоколадом))
Сегодня пАдруга придэ, порядок наведэ... Ее ж в честь моей прошедшей днюшки шоколадкой накорми, пастилу открой...
А я буду сидеть напротив и точить свое мяско