выложу Гет что ли... сюда прям сначала.. там и на ПФ мож одобрят)
Название: Не отпускай руки
Автор: St. Avada
Бета, она же гамма: _Vikky_
Пэйринг: ДМ/ГГ, НМ, РУ, ГП.
Рейтинг: NC-17
Тип: гет
Жанр: AU/POV
Размер: миди или макси, как пойдет
Статус: в работе
Дисклаймер: Все права принадлежат Ро, моя только трава
События: ПостХогвартс, Раскаявшийся Драко, Волдеморт побежден
Аннотация:
Когда-то я думал, что деньги решают все, что тот, кто богат, этой жизни и царь, и Бог. Но вот, оступившись, свершил я такое зло, которого звоном монет искупить не смог. Не знаю, как мне подниматься теперь с колен - я дочь потерял, пока долго морально гнил. Запомнив, что я - Снежный принц голубых кровей, о том, что меня выручало, опять забыл. Да, я не достоин ни нежности, ни любви, но, если могу о прощении я мечтать, дай ручку, принцесса! Отца подними с земли: ведь мне самому сил уже не хватает встать.
Предупреждение: изнасилование
глава 1
Я стою в полуразрушенном туалете и напряженно курю, выдыхая колечки дыма.
Черт, как же так получилось, что мы проиграли? Как вышло так, что старейшая чистокровная семья Малфоев в опале, что отца не спасла вся его казна от Азкабана, что мать вынуждена зарабатывать на жизнь, работая в Сент-Мунго уборщицей? Как вышло так, что на моей палочке появились ограничения, запрещающие мне использовать больше трех заклинаний в день, и накладывающие полное вето на Непростительные? Отец всегда говорил мне, что деньги решают все, что на них можно купить уважение, власть, почет… И вот он в Азкабане, ждет казни среди грязных, потерявших надежду, опущенных людей. Прежний сиятельный Лорд грызет заплесневелую корку и слизывает со стен просачивающуюся сквозь щели дождевую воду – какое унижение!
Правда, у меня деньги еще есть, и довольно много – служащие Министерства, конфисковавшие наше имущество, не знали, что я держу крупную сумму галеонов за границей, в шотландском маленьком банке, который был обязан Малфоям существованием. На эти деньги выйти было невозможно, поэтому я не волнуюсь. Унижает меня лишь одно – я вынужден по приказу Министерства вернуться в Хогвартс и окончить восьмой курс вместе с этими «победителями», которые совсем стыд потеряли – уже не опускают глаз, дерзко глядя на меня и чуть ли не усмехаясь в лицо.
Деньги Малфоев пошли на восстановление школы, как и имущество остальных Упивающихся, арестованных сразу же после смерти Волдеморта. Довольно быстро полуразрушенный замок обрел свое прежнее величие, разве что Выручай-комнату так и не удалось восстановить после Адского Пламени, вызванного идиотом-Крэббом.
Поттер теперь ходит у всей школы в любимчиках – даже бывшие неприятели заискивают перед ним, про преподавателей молчу – хоть соревнования между факультетами и аннулированы, вздумай МакГонагалл вернуть часы, они за один день наполнились бы рубинами. Гриффиндор то, Поттер се… Уизли смотрит на меня волком – ему нравится смотреть, как бывший Снежный Принц Слизерина чертыхается, пытаясь обойти глупые министерские образования, не позволяющие мне даже свечку зажечь без их ведома. Грязнокровка подняла лохматую голову – теперь она уравнена в правах с чистокровными специальным декретом, черт бы ее побрал. Чертова Грэйнджер, все из-за нее! Не будь этой всезнающей твари, сдох бы Поттер еще на первом курсе, а я сейчас ходил бы в фаворе…
Но кого волнуют размышления обиженного жизнью сынка Упивающегося? Все пришло в норму, только я теперь вынужден по вечерам выкуривать целую пачку маггловских, отвратительных сигарет, чтобы успокоить растрепанные нервы.
Фильтр обжигает мне губы, и я раздраженно сплевываю, применяя заклинание Очищения воздуха – одно из немногих разрешенных мне. Только я собираюсь выйти из своей кабинки и отправиться в гостиную, как слышу, что дверь приоткрывается, и кто-то проникает в мое святилище. Осторожно выглядываю: не хватало еще, чтобы МакГонагалл спалила меня на курении – считай, мгновенное исключение. Ей сейчас только волю дай, выгонит. Снейп мертв, защищать меня некому, а деньги эту старую облезлую кошку не интересуют.
- Рон, может, не здесь? – знакомый шепот заставляет меня выронить вынутую сигарету.
- Милая, ну, где еще? В гостиной куча народу, Выручай-комната сгорела, а я уже не могу ждать! – сочный звук поцелуя. – Люблю, хочу, не могу больше так!
Осторожно скашиваю глаза к раковинам. Оп-па! Да это же Грэйнджер со своим рыжим, явно не по нужде сюда пришли. Вид неумело ерзающего руками Уизли неимоверно веселит меня – идиот, даже девку трахнуть не в силах нормально. Совсем опустился, в туалете трахаться!..
И, не успеваю я вдоволь насладиться покрасневшим лицом грязнокровки, как ко мне приходит отличная мысль: похоже, я знаю, как отомстить этим ублюдкам!
- Сомнум, - тихо шепчу я, впервые благодаря Министерство за набор заклинаний, которых мне с лихвой хватит для того, что я только что задумал.
Глядя на активно вырывающихся Уизли и Грэйнджер, начинаю чувствовать себя чуть ли не наследным принцем: хочу - казню, хочу - милую. Уизли попался на простейший Петрификус, а вот гордая грязнокровка мне, за неимением отобранной палочки, пол-лица ногтями располосовала, ведьма. Ничего, сейчас ты начнешь меня о пощаде просто умолять…
- Какого черта тебе надо, Малфой? – Грэйнджер активно отбивается, пока я старательно обездвиживаю ее, пользуясь не палочкой, а беспалочковым заклинанием, которому меня учил Яксли когда-то.
- Самой не противно? – хмыкаю я, задирая грязнокровке юбку. – Пришла трахаться в туалет… А тебе не казалось, что ты достойна шелковых простыней, разговоров о чистом и вечном, розовых лепестков, наконец?
По глазам вижу – в самую больную точку попал. Она тяжело дышит, пытаясь свести раздвинутые мною ноги, да вот снять заклинание могу только я. И славно, и хорошо. Потому что я твердо решил изнасиловать Грэйнджер, чтобы ей жизнь медом не казалась.
Простые белые трусики на ней меня даже немного возбуждают – заинтересованный член дергается в штанах, начиная подниматься. Унизительная поза, в которую я уложил грязнокровку, заводит меня даже больше, а ее глаза, полные ужаса, так и вовсе приводят в восторг. На лице Уизли я читаю свой смертный приговор – но предатель крови на то и предатель крови, чтобы не уметь снять без палочки даже самый простенький Петрификус.
-Отпусти, Малфой, - хныкает Грэйнджер, пока я расстегиваю штаны. – Отпусти и мы никому не скажем…
- Говори, не стесняйся, - шиплю я, вытягивая грязнокровку ремнем по коленкам. – Сама-то уверена, что захочешь огласки? «Меня изнасиловал в школьном туалете Драко Малфой, сын Упивающегося». Валяй, сучка. Беги к МакГонагалл, но сначала я…
Сдираю с Грэйнджер юбку и блузку. Вижу, как тяжело вздымается едва прикрытая кокетливым кружевным лифчиком грудь – член встает окончательно и начинает требовать свое. Убедившись, что Уизли все прекрасно видит, по-хозяйски запускаю руку в трусы его подружки.
- Выбрилась? – одобрительно шлепаю я грязнокровку. – Готовилась, небось, меня ждала? А, может, не ждала? У вас с Поттером такой милый тройничок организовался, просто прелесть!
Из шоколадных глаз Грэйнджер текут злые слезы, но она не кричит – я знаю, что такого позора она не вынесет и предпочтет молчать. Отлично. Вздумай я изнасиловать Паркинсон, шлюха бы на пол-школы растрепала, что ее поимел сам Малфой.
Член уже так болит, что я не могу сдерживаться – снимаю с Грэйнджер трусы и лифчик. Она снова начинает дергаться, но мое заклинание держит ее крепко. Отлично. Грубо проникаю рукой между ног – сухая. Трахать насухо ее мне не улыбается – порву уздечку еще из-за этой мерзавки…
Собираю всю слюну, которая есть во рту, и плюю между разведенных ног грязнокровки. От нее сразу начинает вонять табаком и мной – мне нравится этот запах власти!
-Смотри, Уизли, как я буду трахать твою драгоценную девочку! – с этими словами я грубо вхожу, а грязнокровка хнычет от боли.
Черт, она девственница, что ли? Вид текущей по ногам крови еще больше меня заводит, я вбиваюсь в нее так отчаянно, что яйца глухо шлепают о ее маленькую задницу. Уизли дергается и рычит, а по щекам у него текут слезы – шикарно, я довел Уизли до слез! Это того стоило. Хоть мне и придется отмачиваться в ванной от грязной крови сегодня, я убил двух зайцев одним выстрелом – потрахался и унизил врагов.
Грэйнджер очень узкая, я быстро кончаю в нее и переворачиваю на живот. Сразу три пальца проникают в ее задницу – грязнокровка закусывает ладонь, чтобы не заорать от боли, пока я растягиваю узкий проход. Стоит мне ввести свой член наполовину, как моя пленница теряет сознание – тем лучше, не будет ерзать. С удовольствием вколачиваясь в узкую задницу, наблюдаю за Уизли – тот на грани нервного срыва. Отлично.
Моя сперма течет по ногам Грэйнджер, заливая кафельный пол. Вытираю головку о кривящиеся губы и застегиваю брюки. Теперь – главное. Грязнокровка не посмеет вякнуть, а вот Уизли может и в Азкабан меня засадить, так что надо стереть ему часть памяти. Хорошо, что на палочке Грэйнджер нет ограничений…
- Обливиэйт, - и глядя в затуманенные глаза Уизли, четко произношу: - Твою девушку изнасиловали, но ты не знаешь, кто это сделал. Сомнум.
И, когда Уизли засыпает, подхожу к еще разложенной на полу девчонке, и опускаюсь между ее ног, пристраиваясь членом к сладкой узкой дырочке:
- А с тобой, крошка, я еще не закончил. Но сначала сделаю тебе подарок.
Кончиком палочки пишу на внутренней стороне бедра: «Самая покорная шлюха» и закрепляю надпись так, чтобы ее мог стереть только я. Теперь Грэйнджер вряд ли будет с Уизли – у нее совести не хватит лечь к тому в постель. Замечательно.
- Ну как, тебе нравится? – я хриплю, вбиваясь в истекающую кровью и спермой вагину. – Еще бы, по глазам вижу, что нравится.
Грэйнджер прекращает реветь и отворачивается, молча позволяя мне ее насиловать. Беру ее еще два раза и вытираю ее же трусами, швыряя потом их в лицо:
- Хорошая шлюшка, - снимаю заклинание и спокойно ухожу, напоследок полюбовавшись, как гордая грязнокровка обнимает свои колени, скорчившись на обляпанном спермой полу, и хнычет.
Я отомщен. Гордый орел расправляет крылья в моей груди.
Глава 2
Грэйнджер неделю нет на занятиях – честно говоря, я нервничаю. Еще не хватало, чтобы грязнокровка настучала на меня в аврорат: вовек из Азкабана не вылезу. День за днем я околачиваюсь возле Гриффиндорской гостиной под дезиллюминационными чарами, надеясь увидеть сучку, из-за которой уже неделю курю по две пачки в день. Грязнокровки все нет – прячется от меня, что ли?
Да ладно, я же не зверь. Ну, трахнул один разок – неужели все так уж ужасно? Я хороший любовник – Паркинсон подо мной кричит, как резаная, едва Заглушающие спасают. Я же не собираюсь методично ее насиловать – мне и от одного раза противно, будто я трогал навоз.
Грэйнджер не появляется ни в понедельник, ни во вторник. Так, пора выяснять, что творится в нашем дурдоме. Профессор Снейп, сейчас я Вам так благодарен за науку, знали бы Вы…
Так, кого бы «полистать»? Поттера нельзя – слишком хорошо чувствует легилименцию, еще начнет кататься по полу и головой биться, подумают, что Волдеморт снова возродился, как чертик из табакерки. Так… А вот его рыжий друг мне подходит, как никто – пока за ним не присматривает грязнокровка, он беспомощен, как ребенок.
- Легилименс, - быстро шепчу я, когда МакГонагалл отходит от меня, с неудовольствием кивнув моей работе.
Так вот оно, место, где я стер память. Как хорошо стер, собой прямо горжусь. Он даже не помнит, что Грэйнджер изнасиловали. Перестарался. Так, что дальше?
«- Гермиона, на тебе лица нет! – Поттер вскакивает с кресла, бросаясь к подруге. – Что случилось? Где ты бродила три дня? Почему у тебя кровь на юбке?
Она молчит, остекленевшими глазами глядя на друга. Нет ни слез, ни истерики – такое ощущение, будто из нее вынули душу. Мелкими шажками Грэйнджер продвигается к ванной и запирается – я слышу, как щелкает замок.
Ее нет очень долго – Уизлетта бросает странные взгляды на брата и на дверь. Наконец, гриффиндорский лопух не выдерживает и поднимается. Долгий стук в дверь не дает результата: Уизлетта не выдерживает и разносит дверь в щепки Бомбардой.
На заметку – не ссориться с мелкой Уизли. Она в гневе страшна.
Уизли врывается в ванную и замирает на пороге. В полной алой воды ванной лежит Грэйнджер, на лице которой столько неописуемой боли, что мне даже неудобно становится. Левая ее рука свисает, окропляя пол кровью. Такое ощущение, что она шарахнула себя Сектумсемпрой… А, нет, всего лишь бритва.
Уизлетта теряет сознание, зажав рукой рот. Рон и Поттер хватают Грэйнджер в охапку и куда-то тащат. Коридоры мелькают – ага, это больничное крыло. Успеют? Вроде дышит пока…
Мадам Помфри так же, как Уизлетта, зажимает рот рукой на мгновение, но быстро оправляется и укладывает девчонку на одну из коек. Мгновенно залечив глубокие раны, колдомедик вливает в грязнокровку несколько фиалов Кроветворного, Успокаивающее и проводит палочкой над бледным лицом Грэйнджер. На мгновение в глазах Помфри отражается ужас и неверие.
- Сомнум. Мистер Поттер, мистер Уизли, надо поговорить.
Она уводит Поттера и Уизли в маленький кабинетик, где хранятся зелья, и свистящим шепотом говорит:
- Вы знаете, что мисс Грэйнджер была изнасилована?
Такого шока на лице святого Потти я не ожидал – его как будто обухом по лбу ударили. Уизли тоже не лучше – весь красный, сжимает кулаки, будто готовясь драться. Смешно даже.
- Вы знаете, кто? – каким-то чужим голосом произносит Уизли, и я содрогаюсь – в этом голосе вдруг появилась сталь.
Помфри качает головой:
- Магия не всесильна, мой мальчик. Будем надеяться, что она не потеряет ребенка».
Вываливаюсь из сознания ничего не заподозрившего Уизли, как ошпаренный – ничего себе косяк! Я наградил Грэйнджер ребенком!.. Хватаю ртом воздух, как выброшенный на песок гриндилоу – надо срочно что-то делать, я не могу допустить, чтобы грязнокровка родила! Так, пожалуй, пора написать письмо в банк и запросить крупную сумму.
Черт, я даже не знаю, сколько ей предложить – тысячу, две, три? Сколько стоит аборт? Моральный ущерб еще, фрукты, витамины… Начеркав запрос на пять тысяч галеонов, отправляю сову, скрестив пальцы на удачу: тупые гоблины могут отказать мне в ссуде, я же не в фаворе теперь…
Час, два, три… Кровать кажется мне горячей, я не могу уснуть. Черт, знал же о Контрацептивных чарах, почему не наложил? На Паркинсон всегда накладываю, и все отлично – ни разу не залетела пока. Твою мать, я влип – еще не хватало мне внебрачного ребенка от грязнокровки, я только собрался на Гринграсс жениться. Это спасет меня от позора, закрепив за моим родом еще один, сильный и чистокровный. Черт, где эта гребаная сова?..
Мне на колени наконец-то плюхается тяжелый мешочек с золотом – две банковских совы получают свою награду и улетают восвояси, а я выбираюсь из спальни, на цыпочках прокрадываясь в больничное крыло. Стараюсь идти очень осторожно – хоть миссис Норрис и подохла от рикошетного заклинания, Филч еще жив и еще более зол на мир. Поймает – исключат, как пить дать. Прячусь за латы, заподозрив слежку – нет, все чисто.
Малфой, ты становишься параноиком. Видел бы тебя отец.
- Алахомора, - я проникаю в больничное крыло так осторожно, как только могу.
Едва удерживаюсь, чтобы не выматериться – Помфри сидит в кресле и неусыпно наблюдает за дрыхнущей грязнокровкой. Черт его знает, как долго будет продолжаться этот надзор, так что я спокойно усыпляю колдомедика и бужу Грэйнджер.
Грязнокровка даже не реагирует на меня – ее глаза такие пустые, что мне на мгновение кажется, что кровопотеря все же попортила ей мозги. Но нет, такого счастья мне ждать еще долго: она узнает меня, и в шоколадных глазах появляются колючие отблески:
- Что тебе надо? - ее голос совсем не похож на голос Грэйнджер, который я знал – он сухой, как пустынный песок.
- Грэйнджер… Я это… - кидаю ей в ноги мешочек с золотом. – Сделай аборт, вот. Там пять тысяч галеонов, если надо будет больше, я заплачу.
Смотрит на меня так, будто я сказал ей, что завтракаю тараканами – брезгливо и с жалостью. Чертики ненависти пляшут у нее в зрачках, и, кажется, она собирается меня ударить. На всякий случай отодвигаюсь – я помню, какой у грязнокровки хороший хук правой.
Грэйнджер поворачивается на бок и поднимается так, чтобы не касаться руками постели. Она берет непослушными пальцами мешочек с деньгами и орел внутри меня радуется: не судьба мне стать папашей!
Но вместо того, чтобы поблагодарить меня за финансирование, Грэйнджер морщится, оглядывая заляпанные кровью бинты на предплечьях, и роняет галеоны мне под ноги. И смотрит на меня своими гляделками, с презрением и брезгливостью произнося:
- Мы не продаемся, Малфой.
Именно так, во множественном числе
.
Черт, черт, черт…
Я с наслаждением пускаю колечки дыма в ночной воздух – на Астрономической башне сегодня просто потрясающе курится. Паркинсон мне опять дала, проблем нет, только вот Грэйнджер…
Не понимаю, как купить эту сучку. Четыре месяца гоняюсь за ней – а она, ведьма такая, мосю крючит. Я и деньги ей предлагал, и угрожал, и к друзьям ее бегал, унижался… Только вот денег ей не надо, угрозами ее не пронять – уже все сделал, молодец, больше этой дуре ничего не страшно - а что касается ее золотых ребят… Уизли мне сломал нос. Вот от кого не ожидал, так от Уизли – такой поставленный удар, будто он век боксом занимался. Паркинсон весь вечер надо мной кудахтала, как наседка, пока залечила перелом. Черт, был бы жив Снейп, я бы к нему пошел – он куда ровнее залечил бы мой многострадальный нос и шрама бы не оставил. Черт с ним, в Мунго сведу потом…
Щелкнув пальцами, отправляю еще тлеющий бычок в полет с башни – уносится прочь, падает миниатюрная звездочка, и я вдруг вспоминаю, что надо бы загадать желание.
- Я не хочу этого ребенка, - шепчу я в темноту ночи. – Пожалуйста… Пусть он умрет, пусть умрет…
Отчаяние собирается в моей груди – если узнает отец или мама, мне сильно не поздоровится. Смешать нашу чистую кровь с грязной – значит, конец сиятельному роду Малфоев. Да и к тому же я совершенно не хочу быть отцом! Пеленки, бутылочки, режущиеся зубы – нет, не хочу, не хочу!
Я еще не нагулялся! Черт, да я с большим удовольствием принял бы в род ребенка Паркинсон, хоть она и тупа, как пробка, только бы не Грэйнджер!..
- Я не хочу этого ребенка! – кричу я в ночное небо, со злостью уставившись на луну. – Я не хочу!
Голос срывается, я кашляю и затягиваюсь снова. Мне плевать, что кто-то меня застукает – настолько плевать, что я, в конце концов, решаюсь остаться здесь на всю ночь.
Черт, как же я влип…
На следующий день, хмурясь, полирую палочку – сейчас будет ЗОТИ, профессор Уизли – да, да, у нас ЗОТИ теперь ведет несостоявшийся оборотень Билл Уизли! - притащил боггарта. То, что мы прошли чертово привидение еще на третьем курсе, его, по-моему, не колышет.
Наша умница сидит в уголочке, даже не пытаясь поднять палочку. За те три месяца, которые она уже проносила ребенка, она стала совсем другой – рассеянная, несобранная, на уроках чаще всего отвечает невпопад, а потом долго плачет в коридоре из-за своей невнимательности. Трансфигурация у Грэйнджер полетела к чертям собачьим, от курсов анимагии она и вовсе отказалась, вместо зелий выходит какая-то гадость, которой я постеснялся бы врага отравить. И я бы радовался, радовался, как шальной, если бы меня не грызла мысль, что грязнокровка не просто сдается – она это делает из-за ребенка. Нашего ребенка.
Нет, нет, не нашего! Это ее ребенок, ее бастард! Мне не нужно это отродье!
Руки сжимаются так, что палочка жалобно трещит. Я едва успеваю разжать ладони и приготовиться – скоро моя очередь отбиваться от боггарта.
Дверца шкафа открывается, и оттуда выходит мальчик – лет пяти, копия грязнокровка, но с моими глазами. Я с отвращением понимаю, что это ее сын, чертов бастард… Мальчишка идет ко мне и прижимается к моей ноге – я, забыв о палочке, трясу ногой, пытаясь стряхнуть ребенка.
Грэйнджер, глядя на это, не выдерживает – она бросается ко мне и отдирает от меня мальчишку, будто забыв, что это только боггарт. Она обнимает ребенка, не замечая, что тот преображается и кладет ладонь на ее живот.
- Гермиона! – орет рыжий и взмахивает палочкой. – Риддикулюс!
Боггарт пропахивает пол и врезается головой в свой шкаф, прочно туда упаковавшись. Грэйнджер лежит на полу, бледная, как смерть, прижимает руки к животу, а по ее штанам расплывается пятно крови.
- Е-мое, да у нее выкидыш! – не могу удержаться я от восклицания.
Поттер подхватывает Грэйнджер на руки и мчится в кабинет директора, Уизли мчится за ним, длинными ногами меряя школьный коридор. Помедлив, я бросаюсь за ними и впихиваюсь в камин в последний момент – я должен узнать, что с ребенком. Должен, обязан узнать.
Странно, но Поттер и Уизли не поднимают на меня руку. Видимо, не понимают, зачем я здесь. Уизли протягивает ладонь и я, вздохнув, кладу в нее сигарету. Мы дымим в окно, а Поттер маячит взад-вперед по коридору, прислушиваясь к звукам из операционной. Долгих четыре часа нет новостей – мы с Уизли успеваем скурить всю пачку, и его, непривычного к куреву, немного штормит.
Молодая колдосестричка выглядывает из операционной:
- Кто с мисс Грэйнджер?
- Мы! – отзываются Поттер и Уизли. – Что с ней?
- Вашей подруге требуются покой и тишина, и никаких стрессов. Она чуть не потеряла ребенка.
Сигарета ломается в моих руках: я крошу табак пальцами, не обращая внимания, что мусорю прямо на идеально вымытый пол.
- Так он жив, - констатирую я.
- Да, все хорошо, - кивает целительница, и я ору:
- Было бы хорошо, если бы он сдох!
Поттер перехватывает Уизли, который готов был меня порешить на месте, отнимает палочку и шипит:
- Малфой, я тобой в Хогвартсе займусь, мразь. Релашио. Рон, заткнись, не ори, это больница, а не балаган. Не пинайся, сказал! Чего стоишь, хорек? Зрелищ захотел? Вали отсюда, пока я тебя лично не придушил!
Сбегаю вниз по лестнице из этого дурдома и аппарирую к воротам Хогвартса. Грэйнджер на занятиях больше не появляется. Нам говорят, что забрала документы.
И слава Мерлину. Надеюсь, мы больше не увидимся.
Глава 3***
Эх, как жизнь хороша!
Паркинсон только что ушла, натянув колготки и приторно чмокнув в ухо – я это ей иногда позволяю, чтобы не свалила к кому другому. Заразится еще, а мне потом расхлебывать с этой дурой на пару…
Сладко затягиваюсь крепкими сигаретами – вкусно курится, как никогда. На столе передо мной – хорошая бутылка дорогого коньяка, мать умотала на работу, сейчас еще Забини придет… Красота!
- Драко, полигон чист? – из камина показывается голова моего чернокожего друга.
Я киваю и давлю бычок в пепельнице. Вслед за головой появляется и весь Забини, загадочно похлопывая себя по карману:
- Братан, я тут такого нарыл… Давай-ка выпьем.
С готовностью разливаю коньяк по рюмкам:
- За что пьем?
- За баб! – отвечает Блейз и дополняет: - За тех баб, которые не путаются под ногами и вовремя умеют уйти.
- Золотые слова, Забини, - я пригубляю золотистый напиток. – Золотые слова.
Набираемся мы довольно крепко – Забини уже после шестой рюмки лыка не вяжет, а я все тянусь за седьмой, пытаясь взять ее и не понимая, что это у меня в глазах двоится, а не рюмок вдруг стало больше. Под столом валяется изгрызенная цедра лимона, половинка креветки и пустая бутылка. У меня в голове шумит так, будто меня приложила Гремучая Ива – свист ее веток я не забуду никогда в жизни.
- Забини, - мычу я, стараясь удержать креветки в желудке. – Забини, я больше не пью.
- А я и не предлагаю, - Блейз сует руку в карман, пару раз промахнувшись сначала. – Я тебе на пробу принес… Вещь – отпад! Так вставляет, пикси меня пощипай…
Принимаю странную сигарету из рук Блейза и осматриваю. Сигарета, как сигарета – курить умею и люблю. Почему бы и нет? Забини услужливо подносит мне зажигалку и я затягиваюсь так, что скуриваю сразу половину…
Мерлин, какой же Забини смешной! Истерически смеюсь, разглядывая его забавное лицо – он мне что-то втолковывает, а мне смешно! И гобелен на стене такой смешной – какой придурок его рисовал? Надо поправить…
Встаю и делаю несколько шагов, после чего мои ноги заплетаются, и я тяжело падаю обратно на диван. Затягиваюсь еще раз – счастье наполняет мою грудь, невыразимое счастье. Мир становится ярким, сочным – все цвета стали на несколько тонов резче, слух, словно кошачий, ловит самые тихие шорохи, я могу услышать, как колышется за окном яблоня, роняя снежок лепестков на юную, изумрудную траву.
Траву…
Затягиваюсь еще раз и лезу целоваться к Блейзу :
- Иди сюда, мой юный друг! Не бойся, я не обижу, почему ты не хочешь со мной играть? Блейз, поцелуй меня, скотина!
Мир кружится вокруг меня, настаивая: кури, кури, наслаждайся! И я подчиняюсь. И одной затяжкой приканчиваю косяк.
Падаю к ногам посеревшего вдруг Забини и отключаюсь, а перед моими глазами вдруг встает удивительная картина…
«Лес. Светлая, залитая ярким солнцем поляна. Деревья, подпирающие своими макушками небо, трава под ногами мягче ковров Малфой-мэнора. Яркий цветочный узор сводит с ума глаза, пение птиц заставляет запрокинуть голову и слушать, слушать, слушать…
Ложусь на эту чудесную траву – она принимает мой вес, погружая в себя почти целиком. Через раскачивающиеся над собой травинки вижу мозаику листвы, пронизанную лучами. По зеленому колоску ползет красный жучок – он раскрывает жесткие надкрылья и перелетает мне на нос, начиная увлекательное исследование человеческого лица. Не мешаю ему. Я спокоен и счастлив. Я счастлив. Я…
Слышу шаги и сажусь так резко, что обиженный жук улетает. По полянке, размахивая зажатыми в руках сандалиями, идет прекрасная женщина – волосы ее спускаются до бедер упругими пружинками, ее запах – молоко и мед – я слышу даже на расстоянии. Ее глаза упоительны, они цвета молочного шоколада, нежного и терпкого одновременно. Она прекрасна. Она совершенна. Она смотрит на меня…
- Гермиона, - вдруг узнаю я женщину. – Гермиона, ты?..
Я жду, что она ударит меня, накричит, но она садится рядом со мной и кладет теплые ладони на плечи. Она гладит меня по давно не бритой щеке – мне стыдно, но на ее личике читается истинное наслаждение.
- Гермиона…
Она приближает свои губы к моему лицу. Пьянящие алые лепестки приоткрыты, они ласково обводят контуры моих бровей, носа, скользят по щекам. Вдыхаю ее восхитительный аромат и позволяю себе положить ладони ей на талию. Она не отталкивает меня. Она приближает свои губы к моим и едва касается их.
Сердце кричит во мне. Я нежно обнимаю Гермиону и ласкаю ее лицо губами. Она смеется – ей щекотно. Гермиона падает на меня и болтает босыми ногами в воздухе, пока ее пальцы гладят мою шею.
Топот маленьких ножек заставил нас оторваться друг от друга. По травке, высоко подбрасывая голенькие пяточки, бежит маленькая девочка. Она в одной рубашонке, и ее голую попку ласкает тепло солнца. Кудрявые волосы девчушки похожи на локоны Гермионы – такие же пружинки, но готов поспорить, что у девочки волосики мягче. У нее потрясающие, огромные глаза цвета старого серебра – мои глаза…
- Дочка? – я не узнаю своего голоса. – Дочка?...
Тянусь руками к малышке – но она вдруг пугается. Лес преображается – он темен и тих, тени мелькают между деревьями, теряясь в буреломе. На небе ни зведочки, на деревьях заухали филины, глумясь над моим страхом. Гермиона отталкивает меня и бежит к дочери – она подхватывает ее на руки и целует в лобик, шепча:
- Он нас не обидит, он нас не обидит, не догонит, не…
- Гермиона! – я поднимаюсь со ставшей вдруг желтой и колючей травы. – Гермиона, стой!
- Он нас не обидит, не поймает, не догонит… - как завороженная, шепчет женщина, а девочка вдруг начинает плакать. – Не поймает, не догонит, не обидит, не разлучит…
- Гермиона!
Несусь вслед за ними – впереди болото, куда же они? Гермиона с размаху бросается в воду и плывет, за ней мелькает голая попка моей дочки – она старательно загребает ладошками, то уходя под воду, то всплывая. Бросаюсь вслед:
- Гермиона!
- Не поймаешь, - вокруг появляются тени. – Не догонишь, не разлучишь!
Понимаю, что у теней не волосы, а тина, не ноги, а хвосты. И у Гермионы хвост – чешуйчатый, влажный хвост. И у дочки – зеленый хвостик вместо ног, а вместо волос тина, а ручки все в чешуе…
- Гермиона!
Чувствую, что меня утягивает под воду.
- Гермиона!
Тени пляшут вокруг, ныряют, хватают меня за ноги. Они тянут, тянут меня – прочь от Гермионы, от дочери, от жизни…
- ГЕРМИОНА!!!
- Малфой, очнись!
- ГЕРМИОНА!!! ДОЧКА!!! ГЕРМИОНА!!!
- Малфой, очнись! Малфой! Маааалфоооой!...»
Разлепляю веки. Надо мной снежно-белый потолок, подо мной – прохладные простыни. В вене – игла, во рту – насрала миссис Норрис. Рядом – Забини. Мой друг Забини. Живой. Без хвоста.
- Живой, - друг гладит меня по лбу. – Вот это тебя штырило, брат! Кошмары снились? Грязнокровка?
Отворачиваюсь, утыкаясь в подушку. Как я мог считать этого человека, которого только что назвал грязнокровкой мать моей дочери – другом?
За окнами тихо плачет, роняя на землю снежно-белые лепестки, опоздавшая зацвести яблоня.
***
Хоть я все еще и злюсь на Забини, я рад, что у него такая светлая голова – видимо, сам Мерлин подтолкнул его вызвать маггловскую реанимацию. Оказывается, у меня аллергия на марихуану, и косяк вызвал отек Квинке. Если бы Забини рискнул аппарировать со мной в Сент-Мунго, там меня быстрее загубили бы. А магглы, привычные к подобным штучкам, быстро поставили мне капельницу и сделали интубацию, благодаря чему я продышался и вопреки всему выжил.
Валяюсь на грубых простынях, отчаянно мечтая о шелке своей постели, в вене у меня иголка, рядом с кроватью – стойка с двумя флаконами лекарства. Вчера приходила мать – на ее фирменных дорогущих туфлях бахилы смотрелись очень забавно. Она походила по коридорам, поговорила с врачами и наотрез отказала мне в просьбе забрать меня в Мунго – в мире магов аллергия редка, и в Мунго мне вряд ли смогут оказать квалифицированную помощь.
Как там Помфри сказала? Магия не всесильна.
Нервы скручиваются в комочек, когда я вспоминаю про Грэйнджер. Только побывав на краю гибели, я вдруг понял, как жестоко поступил с ней и с малышом, еще не рожденным. Черт, каким я был идиотом! Да, пускай бастарда от грязнокровки в род не примешь, но что мешало мне извиниться, предложить помощь, в конце концов? Что толкнуло меня требовать аборта?..
Интересно, жив ли мой ребенок еще?.. Не случилось ли чего после отбытия Грэйнджер из Хогвартса?..
Полный безрадостных мыслей, спускаюсь в больничный двор. Скамейки оккупированы мамочками с детьми, тоже лежащими здесь – аллергологическая клиника велика и имеет и взрослое, и детское отделения. Присаживаюсь рядом с одной мамочкой и одним глазом, стараясь сильно не палиться, наблюдаю за играми детей.
Маленькая темноволосая девочка упорно лезет на горку, но, преодолев лестницу, пасует и начинает ножкой ощупывать путь к отступлению. Ее мать стоит внизу и готовится ловить драгоценное дитя. Эта сцена напоминает мне мое детство и первый полет на метле – я тогда жутко перепугался, вцепился в дерево и голосил, пока отец не снял меня оттуда, попутно отшлепав. Не забуду полные ужаса глаза мамы – у меня до сих пор создается впечатление, что она меня мысленно уже хоронила…
Сейчас я могу посмеяться над этим – я перенес гораздо более страшные мучения, пережил Круциатус Лорда, его опалу и его падение. И мама изменилась – она больше не плачет по ночам, не комкает в руках редкие письма из Азкабана, и все больше молчит или натужно смеется, делая вид, что у нас все нормально. Меня она не обманет – она очень любит отца и боится, что про него, запертого в многочисленных камерах Азкабана, наконец, вспомнят и поведут на плаху.
Смотрю, как мамочки отряхивают штаны своих чад от песка, и на мои глаза наворачиваются слезы. К черту эту больницу, к черту врачей и капельницы, я хочу домой!..
Возвращаюсь в палату, собираю вещи и аппарирую прямо оттуда – пусть ищут, сколько хотят. Плевать. Я уже оправился.
Стучу согнутым пальцем в спальню матери:
- Ма, можно? – заглядываю внутрь, получив положительный ответ. – Мам, надо поговорить.
Мать стоит перед зеркалом и красит ресницы – привычный ритуал, от которого она никак не может отучиться, даже при том, что кокетничать ей больше не с кем. Темная тушь уверенно ложится на ресницы, еще больше удлиняя их и загадочно изгибая.
- Да, милый? – не отвлекаясь от своего дела, спрашивает она и берется за помаду.
- Мам, я не могу жениться на Астории, - без обиняков говорю я. – У меня есть ребенок.
Мать так резко разворачивается, что помада оставляет на ее щеке красную полосу. В голубых льдинках ее глаз плещется недоумение и откровенный шок.
- От кого? – спрашивает она, справившись с первым впечатлением. – Надеюсь, не от Панси?
- Хуже, мам, - я зажмуриваюсь, ожидая гнева родительницы. – От Грэйнджер.
Тишина заставляет меня приоткрыть один глаз. Мама, схватившись за сердце левой рукой и побледнев, медленно оседает на кровать, а правая так и продолжает вести алую полосу помады от щеки до самого уха.
…
- Миссис Малфой нужен покой, - строго замечает наш семейный колдомедик, складывая зелья в чемоданчик. – Едва до сердечного приступа не довели. Нельзя так, молодой человек.
Мычу что-то, пытаясь оправдаться – но сам понимаю, как это должно звучать. Конечно, я сам виноват – мать не смогла принять такую новость. Мне еще повезло. Отец бы вообще убил на месте.
Воспоминание об отце заставляет меня вздохнуть. Мама лежит на кровати пластом, бессмысленно глядя на потолок с лепниной и шевелит губами, будто благодаря кого-то. Наклоняюсь к ней и слышу: «Спасибо, Мерлин, спасибо!»
- Мам, ты чего? – отвожу белую прядь с ее лба за ухо. – Ну, накосячил. Неужели отец… А, забыл. Он же у нас патологически верен.
«Точнее, брезглив», - я удерживаю эту мысль в голове, не позволяя выговорить ее вслух.
Мать поднимает голову и зовет домовика:
- Принеси мне документы из сейфа Люциуса, - велит она лопоухому недоразумению.
Недоразумение мгновенно возвращается и притаскивает какие-то бумажки. Мать кивком указывает на них – явно хочет, чтобы я прочитал. Просматриваю – бла-бла, тра-та-та, а это что?..
- Бесплоден? Это диагноз отца? – тупо переспрашиваю я, не до конца понимая ситуацию.
- Нет, сын. Твой, - отвечает мать, заставляя меня буквально посереть.
Глава 4-Не может этого быть! – я чуть ли не ломаю себе пальцы, так нервничаю. – Не может быть! Как? Когда вы узнали? Почему не сказали мне?
Мама протягивает мне руку, и я без лишних вопросов вкладываю в нее сигарету – я понимаю без слов. Неумело затянувшись, она выдыхает струйку терпкого дыма и резонно отвечает:
- А что я могла? Сначала ты был ребенком, а потом эта война, не до детей было бы. Потом отец велел мне молчать – он видел, каким растет его сын, и был уверен, что Контрацептивные чары будут твоим заклинанием, таким же фирменным, как Экспеллиармус Поттера. А если ты и так детей не собирался иметь, зачем говорить тебе о диагнозе? Потому и молчали. Драко, я не могу понять, как так могло получиться?..
- Я забыл про Контрацептивные, - я опускаю голову. – Я пытался отправить Грэйнджер на аборт, но она отказалась.
С тихим шелестом ломается сигарета в руках матери. Она смотрит на меня такими глазами, что я ощущаю себя нашкодившим котенком, а не двадцатитрехлетним парнем.
- Как ты мог? – в ее голосе столько отчаяния, что я вздрагиваю. – Как ты мог вообще РЕШИТЬСЯ отправить женщину на аборт? Ты, аристократ?
- Отец не принял бы в род бастарда, - бурчу я, - да и мне не нужен был этот ребенок.
Звонкая пощечина заставляет мою голову мотнуться. Я впервые вижу, как мама злится – не хмурит брови и не грозит пальцем, а именно злится на меня. Ее голубые глаза стали холоднее льда, пальцы нервно перетирают обломки сигареты.
- Между прочим, дорогой сын, - тихо произносит мать, кипя от негодования, - отец предал Лорда, чтобы спасти тебя. Не себя и не меня, а тебя. Хотя знал, что ты не продолжишь его род. И, учитывая, что ты у нас единственный ребенок, род Малфоев должен был оборваться. Однако он ради тебя рискнул всем – и сейчас гниет в Азкабане. А ты отказываешься от женщины, которая умудрилась понести от тебя, даже учитывая обстоятельства… мгхм… зачатия. Ты предаешь все моральные устои из-за глупых капризов. Я не хочу такого сына. Я тебя таким не растила, Драко.
Эти холодные, резкие слова сильнее пощечины – я вскакиваю, сжимая кулаки, и вижу, как щеки матери пошли красными некрасивыми пятнами гнева. Она смотрит мне прямо в душу и медленно выговаривает:
- Найди ее. Делай, что хочешь – хочешь, на коленях ползай. Хочешь, умоляй. В лепешку разбейся, дорогой сын, но эта женщина должна тебя простить. И мне плевать, что она магглорожденная – будь она хоть вовсе магглой, ты должен вымолить себе прощение. Иди к Поттеру, к Уизли – они наверняка знают, где искать Гермиону. Живо!
Подчиняясь яростному взору матери, с которой в таком состоянии спорить – все равно что тыкать в Хагрида соломинкой, отступаю к камину:
- «Нора», - и я переношусь в маленькую прихожую Уизли, заставленную обувью.
Мне не везет – сразу почуяв посторонних дома, мелкая Уизли, точно сторожевая собачонка, набрасывается на меня с палочкой. Только врожденная интуиция подсказывает мне, откуда придется следующий удар – я парирую, обливаясь потом – вот это скорость!
- Я пришел с Поттером поговорить, дура! – ору я на нее, отражая Летучемышиный сглаз. – Убери палочку, Уизлетта!
- Что за шум, а драки нет? – помяни черта, Поттер заглядывает в прихожую и хмурится: - Джинни, опусти палочку. Малфой, что тебе надо?
- Поговорить, - сжав зубы, отвечаю я, кидая недобрые взгляды на встрепанную Уизли, похожую на бешеную белку.
Вскоре мы с Поттером уже мирно сидим за столом и тянем огневиски – вникнув в мою проблему, шрамоголовый почесал в затылке и изрек:
- Я тебе не помощник, Малфой. Она взяла с нас всех Непреложный обет, что ты никогда не узнаешь ее местонахождения. С чего тебе вообще приспичило их найти?
- Их? – мой слух цепляется за это слово, как за благословение. – Ребенок жив?
Поттер деликатно молчит, однако его глаза внимательно следят за моей реакцией. Скажи я что негативное в сторону отпрыска и его матери, в лоб мне точно прилетит Петрификус, если не сразу Авада. Мда, Поттер мало изменился за пять лет – такой же встрепанный, очкастый засранец, который вряд ли когда поймет традиции чистокровных семей…
- Соскучился, - ровно отвечаю я. – Так ты не скажешь мне, где Грэйнджер?
- Нет, Малфой, - тихо отвечает Поттер, встает и отнимает у меня уже почти допитую бутылку огневиски. – Я ее не выдам. Ты уже все сделал. Все, что можно.
***
Я стою над раковиной и смываю кровь с лица – во время прощания с Поттером заявился Уизли и, лишнего не говоря, снова разбил мне нос.
Бедный мой нос. Я такими темпами начну дышать, как дети-дебилы, через рот, а если мой дыхательный аппарат приобретет размеры шнобеля Снейпа... Красная водичка стекает в слив – прежде чем воспользоваться зельем, надо нос вправить.
Так, вроде срастил. Теперь надо заняться поисками Грэйнджер и ребенка. Хм… Как мне найти ее в огромном Лондоне? Нанять частного детектива?.. Хотя если подумать логически – Грэйнджер сейчас живет среди магглов, маггловского образования у нее нет, волшебное… Хм, документы-то она забрала, а для Героев вроде исключений не делают, если поверить Поттеру и Уизли. Грэйнджер может быть везде… Неужели придется пользоваться магией на крови? Похоже, другого выхода нет…
-Донни, - домовик преданно смотрит мне в глаза, обмахиваясь широкими ушами, - принеси мне карту Лондона, чем крупнее, тем лучше. Живо!
Лопоухое создание испаряется, а я достаю палочку. Отняв у Донни, младшего брата Добби, освобожденного папашей по глупости, карту, раскладываю ее на обеденном столе. Она такая большая, что ее края свисают со стола. Уколов палец, кончик палочки опускаю в каплю крови и кладу на середину карты:
-Покажи мне моего ребенка, - приказываю я палочке.
Она взлетает и указывает в точку на окраине Лондона. Детский сад. Логично. Теперь я знаю, где искать мое дитя и ждать Грэйнджер.
-Черная рубашка с серебряной вышивкой или зеленая? – бормочу я, примеряя то одну, то другую деталь гардероба и одновременно пытаясь подобрать галстук под все это безобразие.
На плечи мне легли теплые руки матери:
-Не суетись, - она вручила мне простую серую рубашку, под цвет глаз, и повязала галстук, немного ослабив его, чтобы тот не выглядел официально. – Ты и так красивый.
-Если бы эту грязно… Мордред, МАГГЛОРОЖДЕННУЮ можно было бы купить красотой, она бегала бы за мной все семь курсов! – мысленно матерясь, выбираю заколку для галстука из обилия находящихся в шкатулке безделушек.
-Сын, а что ты будешь делать, если Гермиона уже замужем?
-Вряд ли она замужем, - легкомысленно замечаю я, придирчиво оглядывая себя. – После той Вечной Тату на бедре она вряд ли к кому в постель ляжет…
Прикусываю себе язык, но поздно. Мать превращается в разъяренную вейлу:
-Что ты написал? – накидывается она на меня. – Отвечай или я применю Веритасерум!
-«Самая покорная шлюха», - и я закрываю голову руками, чтобы мама ненароком мне ее не оторвала – сейчас в полной мере понимаю, что Беллатрикс действительно была ее сестрой. – Мама, больно же! Я сведу ее!
Мать выпускает мои волосы и отвешивает вторую за день пощечину:
-Только попробуй не свести, - предупреждает она и удаляется в свою комнату.
Чертыхаясь, аппарирую – мне еще надо купить цветы. Благо, на улице, которую я выбрал мишенью, никого не было. Привык покупать цветы в одном и том же магазине – хоть и маггловский, но все же букеты в нем составляют волшебно: один из продавцов, Марко, воистину волшебник, хоть и никогда не слышал про Хогвартс – у него золотые руки и отличное знание языка цветов.
Но я не вижу Марко, как ни оглядываю маленькое помещение магазина. Остальные продавцы на местах, улыбаются покупателям и впихивают им в руки такие букеты, что истинный аристократ только головой покачает в ужасе. Ко мне подлетает молоденький мальчишка-шатен:
-Желаете приобрести букет? Девушке? Матери? Подруге?
-Обиженной мною женщине, - я очень надеюсь, что продавец понимает язык цветов.
Вместо ответа он выхватывает из напольной огромной вазы три кремовых розы, обрамляет это дело аспарагусом, заворачивает в вульгарную сеточку и вручает мне. Глядя на это безумие, я не могу сделать ничего, кроме как закрыть глаза рукой и простонать:
-Вашу за ногу! Куда вы дели Марко?
-Он женился, - охотно делится мальчишка. – Сейчас на Таити…
-Юноша! – рявкаю я. – Вы хоть когда-нибудь слышали о языке цветов?
-Слышал, - оживляется шатен. – Красная роза – символ любви, белая – холодности, желтая – разлуки…
Волосы на моей голове встали бы дыбом, не будь они сбрызнуты лаком. Из моего рта раздается уже горловой стон ужаса:
-Кого только не берут в цветочные магазины! Юноша, символ любви не красная, а алая роза. Белая обозначает не холодность, а невинность, а желтая – дружбу, счастье и радость! И если у вас самого не хватает ума, чтобы запомнить, принесите мне белые анемоны и вон ту серебристую оберточную бумагу!
Продавец, разинув рот, несколько секунд смотрит на меня и бросается со всех ног исполнять «приказ» странного покупателя. В конце концов, покупатель всегда прав, как ни крути. Составляю скромный белый букетик из анемонов, оборачиваю и завязываю белой узкой ленточкой – отлично.
-Учитесь, молодой человек, - назидательно говорю я. – Этот букет просто-таки кричит: «Мы расстались, но я искренне надеюсь на прощение» для тех, кто понимает язык цветов.
-А что для понимающих язык цветов кричат те кремовые розы, которые вы забраковали? – ехидно переспрашивает мальчишка, принимая деньги.
-«Я буду с тобой, только если ад покроется льдом», - фыркаю я и ухожу.
Название: Не отпускай руки
Автор: St. Avada
Бета, она же гамма: _Vikky_
Пэйринг: ДМ/ГГ, НМ, РУ, ГП.
Рейтинг: NC-17
Тип: гет
Жанр: AU/POV
Размер: миди или макси, как пойдет
Статус: в работе
Дисклаймер: Все права принадлежат Ро, моя только трава
События: ПостХогвартс, Раскаявшийся Драко, Волдеморт побежден
Аннотация:
Когда-то я думал, что деньги решают все, что тот, кто богат, этой жизни и царь, и Бог. Но вот, оступившись, свершил я такое зло, которого звоном монет искупить не смог. Не знаю, как мне подниматься теперь с колен - я дочь потерял, пока долго морально гнил. Запомнив, что я - Снежный принц голубых кровей, о том, что меня выручало, опять забыл. Да, я не достоин ни нежности, ни любви, но, если могу о прощении я мечтать, дай ручку, принцесса! Отца подними с земли: ведь мне самому сил уже не хватает встать.
Предупреждение: изнасилование
глава 1
Я стою в полуразрушенном туалете и напряженно курю, выдыхая колечки дыма.
Черт, как же так получилось, что мы проиграли? Как вышло так, что старейшая чистокровная семья Малфоев в опале, что отца не спасла вся его казна от Азкабана, что мать вынуждена зарабатывать на жизнь, работая в Сент-Мунго уборщицей? Как вышло так, что на моей палочке появились ограничения, запрещающие мне использовать больше трех заклинаний в день, и накладывающие полное вето на Непростительные? Отец всегда говорил мне, что деньги решают все, что на них можно купить уважение, власть, почет… И вот он в Азкабане, ждет казни среди грязных, потерявших надежду, опущенных людей. Прежний сиятельный Лорд грызет заплесневелую корку и слизывает со стен просачивающуюся сквозь щели дождевую воду – какое унижение!
Правда, у меня деньги еще есть, и довольно много – служащие Министерства, конфисковавшие наше имущество, не знали, что я держу крупную сумму галеонов за границей, в шотландском маленьком банке, который был обязан Малфоям существованием. На эти деньги выйти было невозможно, поэтому я не волнуюсь. Унижает меня лишь одно – я вынужден по приказу Министерства вернуться в Хогвартс и окончить восьмой курс вместе с этими «победителями», которые совсем стыд потеряли – уже не опускают глаз, дерзко глядя на меня и чуть ли не усмехаясь в лицо.
Деньги Малфоев пошли на восстановление школы, как и имущество остальных Упивающихся, арестованных сразу же после смерти Волдеморта. Довольно быстро полуразрушенный замок обрел свое прежнее величие, разве что Выручай-комнату так и не удалось восстановить после Адского Пламени, вызванного идиотом-Крэббом.
Поттер теперь ходит у всей школы в любимчиках – даже бывшие неприятели заискивают перед ним, про преподавателей молчу – хоть соревнования между факультетами и аннулированы, вздумай МакГонагалл вернуть часы, они за один день наполнились бы рубинами. Гриффиндор то, Поттер се… Уизли смотрит на меня волком – ему нравится смотреть, как бывший Снежный Принц Слизерина чертыхается, пытаясь обойти глупые министерские образования, не позволяющие мне даже свечку зажечь без их ведома. Грязнокровка подняла лохматую голову – теперь она уравнена в правах с чистокровными специальным декретом, черт бы ее побрал. Чертова Грэйнджер, все из-за нее! Не будь этой всезнающей твари, сдох бы Поттер еще на первом курсе, а я сейчас ходил бы в фаворе…
Но кого волнуют размышления обиженного жизнью сынка Упивающегося? Все пришло в норму, только я теперь вынужден по вечерам выкуривать целую пачку маггловских, отвратительных сигарет, чтобы успокоить растрепанные нервы.
Фильтр обжигает мне губы, и я раздраженно сплевываю, применяя заклинание Очищения воздуха – одно из немногих разрешенных мне. Только я собираюсь выйти из своей кабинки и отправиться в гостиную, как слышу, что дверь приоткрывается, и кто-то проникает в мое святилище. Осторожно выглядываю: не хватало еще, чтобы МакГонагалл спалила меня на курении – считай, мгновенное исключение. Ей сейчас только волю дай, выгонит. Снейп мертв, защищать меня некому, а деньги эту старую облезлую кошку не интересуют.
- Рон, может, не здесь? – знакомый шепот заставляет меня выронить вынутую сигарету.
- Милая, ну, где еще? В гостиной куча народу, Выручай-комната сгорела, а я уже не могу ждать! – сочный звук поцелуя. – Люблю, хочу, не могу больше так!
Осторожно скашиваю глаза к раковинам. Оп-па! Да это же Грэйнджер со своим рыжим, явно не по нужде сюда пришли. Вид неумело ерзающего руками Уизли неимоверно веселит меня – идиот, даже девку трахнуть не в силах нормально. Совсем опустился, в туалете трахаться!..
И, не успеваю я вдоволь насладиться покрасневшим лицом грязнокровки, как ко мне приходит отличная мысль: похоже, я знаю, как отомстить этим ублюдкам!
- Сомнум, - тихо шепчу я, впервые благодаря Министерство за набор заклинаний, которых мне с лихвой хватит для того, что я только что задумал.
***
Глядя на активно вырывающихся Уизли и Грэйнджер, начинаю чувствовать себя чуть ли не наследным принцем: хочу - казню, хочу - милую. Уизли попался на простейший Петрификус, а вот гордая грязнокровка мне, за неимением отобранной палочки, пол-лица ногтями располосовала, ведьма. Ничего, сейчас ты начнешь меня о пощаде просто умолять…
- Какого черта тебе надо, Малфой? – Грэйнджер активно отбивается, пока я старательно обездвиживаю ее, пользуясь не палочкой, а беспалочковым заклинанием, которому меня учил Яксли когда-то.
- Самой не противно? – хмыкаю я, задирая грязнокровке юбку. – Пришла трахаться в туалет… А тебе не казалось, что ты достойна шелковых простыней, разговоров о чистом и вечном, розовых лепестков, наконец?
По глазам вижу – в самую больную точку попал. Она тяжело дышит, пытаясь свести раздвинутые мною ноги, да вот снять заклинание могу только я. И славно, и хорошо. Потому что я твердо решил изнасиловать Грэйнджер, чтобы ей жизнь медом не казалась.
Простые белые трусики на ней меня даже немного возбуждают – заинтересованный член дергается в штанах, начиная подниматься. Унизительная поза, в которую я уложил грязнокровку, заводит меня даже больше, а ее глаза, полные ужаса, так и вовсе приводят в восторг. На лице Уизли я читаю свой смертный приговор – но предатель крови на то и предатель крови, чтобы не уметь снять без палочки даже самый простенький Петрификус.
-Отпусти, Малфой, - хныкает Грэйнджер, пока я расстегиваю штаны. – Отпусти и мы никому не скажем…
- Говори, не стесняйся, - шиплю я, вытягивая грязнокровку ремнем по коленкам. – Сама-то уверена, что захочешь огласки? «Меня изнасиловал в школьном туалете Драко Малфой, сын Упивающегося». Валяй, сучка. Беги к МакГонагалл, но сначала я…
Сдираю с Грэйнджер юбку и блузку. Вижу, как тяжело вздымается едва прикрытая кокетливым кружевным лифчиком грудь – член встает окончательно и начинает требовать свое. Убедившись, что Уизли все прекрасно видит, по-хозяйски запускаю руку в трусы его подружки.
- Выбрилась? – одобрительно шлепаю я грязнокровку. – Готовилась, небось, меня ждала? А, может, не ждала? У вас с Поттером такой милый тройничок организовался, просто прелесть!
Из шоколадных глаз Грэйнджер текут злые слезы, но она не кричит – я знаю, что такого позора она не вынесет и предпочтет молчать. Отлично. Вздумай я изнасиловать Паркинсон, шлюха бы на пол-школы растрепала, что ее поимел сам Малфой.
Член уже так болит, что я не могу сдерживаться – снимаю с Грэйнджер трусы и лифчик. Она снова начинает дергаться, но мое заклинание держит ее крепко. Отлично. Грубо проникаю рукой между ног – сухая. Трахать насухо ее мне не улыбается – порву уздечку еще из-за этой мерзавки…
Собираю всю слюну, которая есть во рту, и плюю между разведенных ног грязнокровки. От нее сразу начинает вонять табаком и мной – мне нравится этот запах власти!
-Смотри, Уизли, как я буду трахать твою драгоценную девочку! – с этими словами я грубо вхожу, а грязнокровка хнычет от боли.
Черт, она девственница, что ли? Вид текущей по ногам крови еще больше меня заводит, я вбиваюсь в нее так отчаянно, что яйца глухо шлепают о ее маленькую задницу. Уизли дергается и рычит, а по щекам у него текут слезы – шикарно, я довел Уизли до слез! Это того стоило. Хоть мне и придется отмачиваться в ванной от грязной крови сегодня, я убил двух зайцев одним выстрелом – потрахался и унизил врагов.
Грэйнджер очень узкая, я быстро кончаю в нее и переворачиваю на живот. Сразу три пальца проникают в ее задницу – грязнокровка закусывает ладонь, чтобы не заорать от боли, пока я растягиваю узкий проход. Стоит мне ввести свой член наполовину, как моя пленница теряет сознание – тем лучше, не будет ерзать. С удовольствием вколачиваясь в узкую задницу, наблюдаю за Уизли – тот на грани нервного срыва. Отлично.
Моя сперма течет по ногам Грэйнджер, заливая кафельный пол. Вытираю головку о кривящиеся губы и застегиваю брюки. Теперь – главное. Грязнокровка не посмеет вякнуть, а вот Уизли может и в Азкабан меня засадить, так что надо стереть ему часть памяти. Хорошо, что на палочке Грэйнджер нет ограничений…
- Обливиэйт, - и глядя в затуманенные глаза Уизли, четко произношу: - Твою девушку изнасиловали, но ты не знаешь, кто это сделал. Сомнум.
И, когда Уизли засыпает, подхожу к еще разложенной на полу девчонке, и опускаюсь между ее ног, пристраиваясь членом к сладкой узкой дырочке:
- А с тобой, крошка, я еще не закончил. Но сначала сделаю тебе подарок.
Кончиком палочки пишу на внутренней стороне бедра: «Самая покорная шлюха» и закрепляю надпись так, чтобы ее мог стереть только я. Теперь Грэйнджер вряд ли будет с Уизли – у нее совести не хватит лечь к тому в постель. Замечательно.
- Ну как, тебе нравится? – я хриплю, вбиваясь в истекающую кровью и спермой вагину. – Еще бы, по глазам вижу, что нравится.
Грэйнджер прекращает реветь и отворачивается, молча позволяя мне ее насиловать. Беру ее еще два раза и вытираю ее же трусами, швыряя потом их в лицо:
- Хорошая шлюшка, - снимаю заклинание и спокойно ухожу, напоследок полюбовавшись, как гордая грязнокровка обнимает свои колени, скорчившись на обляпанном спермой полу, и хнычет.
Я отомщен. Гордый орел расправляет крылья в моей груди.
Глава 2
Грэйнджер неделю нет на занятиях – честно говоря, я нервничаю. Еще не хватало, чтобы грязнокровка настучала на меня в аврорат: вовек из Азкабана не вылезу. День за днем я околачиваюсь возле Гриффиндорской гостиной под дезиллюминационными чарами, надеясь увидеть сучку, из-за которой уже неделю курю по две пачки в день. Грязнокровки все нет – прячется от меня, что ли?
Да ладно, я же не зверь. Ну, трахнул один разок – неужели все так уж ужасно? Я хороший любовник – Паркинсон подо мной кричит, как резаная, едва Заглушающие спасают. Я же не собираюсь методично ее насиловать – мне и от одного раза противно, будто я трогал навоз.
Грэйнджер не появляется ни в понедельник, ни во вторник. Так, пора выяснять, что творится в нашем дурдоме. Профессор Снейп, сейчас я Вам так благодарен за науку, знали бы Вы…
Так, кого бы «полистать»? Поттера нельзя – слишком хорошо чувствует легилименцию, еще начнет кататься по полу и головой биться, подумают, что Волдеморт снова возродился, как чертик из табакерки. Так… А вот его рыжий друг мне подходит, как никто – пока за ним не присматривает грязнокровка, он беспомощен, как ребенок.
- Легилименс, - быстро шепчу я, когда МакГонагалл отходит от меня, с неудовольствием кивнув моей работе.
Так вот оно, место, где я стер память. Как хорошо стер, собой прямо горжусь. Он даже не помнит, что Грэйнджер изнасиловали. Перестарался. Так, что дальше?
«- Гермиона, на тебе лица нет! – Поттер вскакивает с кресла, бросаясь к подруге. – Что случилось? Где ты бродила три дня? Почему у тебя кровь на юбке?
Она молчит, остекленевшими глазами глядя на друга. Нет ни слез, ни истерики – такое ощущение, будто из нее вынули душу. Мелкими шажками Грэйнджер продвигается к ванной и запирается – я слышу, как щелкает замок.
Ее нет очень долго – Уизлетта бросает странные взгляды на брата и на дверь. Наконец, гриффиндорский лопух не выдерживает и поднимается. Долгий стук в дверь не дает результата: Уизлетта не выдерживает и разносит дверь в щепки Бомбардой.
На заметку – не ссориться с мелкой Уизли. Она в гневе страшна.
Уизли врывается в ванную и замирает на пороге. В полной алой воды ванной лежит Грэйнджер, на лице которой столько неописуемой боли, что мне даже неудобно становится. Левая ее рука свисает, окропляя пол кровью. Такое ощущение, что она шарахнула себя Сектумсемпрой… А, нет, всего лишь бритва.
Уизлетта теряет сознание, зажав рукой рот. Рон и Поттер хватают Грэйнджер в охапку и куда-то тащат. Коридоры мелькают – ага, это больничное крыло. Успеют? Вроде дышит пока…
Мадам Помфри так же, как Уизлетта, зажимает рот рукой на мгновение, но быстро оправляется и укладывает девчонку на одну из коек. Мгновенно залечив глубокие раны, колдомедик вливает в грязнокровку несколько фиалов Кроветворного, Успокаивающее и проводит палочкой над бледным лицом Грэйнджер. На мгновение в глазах Помфри отражается ужас и неверие.
- Сомнум. Мистер Поттер, мистер Уизли, надо поговорить.
Она уводит Поттера и Уизли в маленький кабинетик, где хранятся зелья, и свистящим шепотом говорит:
- Вы знаете, что мисс Грэйнджер была изнасилована?
Такого шока на лице святого Потти я не ожидал – его как будто обухом по лбу ударили. Уизли тоже не лучше – весь красный, сжимает кулаки, будто готовясь драться. Смешно даже.
- Вы знаете, кто? – каким-то чужим голосом произносит Уизли, и я содрогаюсь – в этом голосе вдруг появилась сталь.
Помфри качает головой:
- Магия не всесильна, мой мальчик. Будем надеяться, что она не потеряет ребенка».
Вываливаюсь из сознания ничего не заподозрившего Уизли, как ошпаренный – ничего себе косяк! Я наградил Грэйнджер ребенком!.. Хватаю ртом воздух, как выброшенный на песок гриндилоу – надо срочно что-то делать, я не могу допустить, чтобы грязнокровка родила! Так, пожалуй, пора написать письмо в банк и запросить крупную сумму.
Черт, я даже не знаю, сколько ей предложить – тысячу, две, три? Сколько стоит аборт? Моральный ущерб еще, фрукты, витамины… Начеркав запрос на пять тысяч галеонов, отправляю сову, скрестив пальцы на удачу: тупые гоблины могут отказать мне в ссуде, я же не в фаворе теперь…
Час, два, три… Кровать кажется мне горячей, я не могу уснуть. Черт, знал же о Контрацептивных чарах, почему не наложил? На Паркинсон всегда накладываю, и все отлично – ни разу не залетела пока. Твою мать, я влип – еще не хватало мне внебрачного ребенка от грязнокровки, я только собрался на Гринграсс жениться. Это спасет меня от позора, закрепив за моим родом еще один, сильный и чистокровный. Черт, где эта гребаная сова?..
Мне на колени наконец-то плюхается тяжелый мешочек с золотом – две банковских совы получают свою награду и улетают восвояси, а я выбираюсь из спальни, на цыпочках прокрадываясь в больничное крыло. Стараюсь идти очень осторожно – хоть миссис Норрис и подохла от рикошетного заклинания, Филч еще жив и еще более зол на мир. Поймает – исключат, как пить дать. Прячусь за латы, заподозрив слежку – нет, все чисто.
Малфой, ты становишься параноиком. Видел бы тебя отец.
- Алахомора, - я проникаю в больничное крыло так осторожно, как только могу.
Едва удерживаюсь, чтобы не выматериться – Помфри сидит в кресле и неусыпно наблюдает за дрыхнущей грязнокровкой. Черт его знает, как долго будет продолжаться этот надзор, так что я спокойно усыпляю колдомедика и бужу Грэйнджер.
Грязнокровка даже не реагирует на меня – ее глаза такие пустые, что мне на мгновение кажется, что кровопотеря все же попортила ей мозги. Но нет, такого счастья мне ждать еще долго: она узнает меня, и в шоколадных глазах появляются колючие отблески:
- Что тебе надо? - ее голос совсем не похож на голос Грэйнджер, который я знал – он сухой, как пустынный песок.
- Грэйнджер… Я это… - кидаю ей в ноги мешочек с золотом. – Сделай аборт, вот. Там пять тысяч галеонов, если надо будет больше, я заплачу.
Смотрит на меня так, будто я сказал ей, что завтракаю тараканами – брезгливо и с жалостью. Чертики ненависти пляшут у нее в зрачках, и, кажется, она собирается меня ударить. На всякий случай отодвигаюсь – я помню, какой у грязнокровки хороший хук правой.
Грэйнджер поворачивается на бок и поднимается так, чтобы не касаться руками постели. Она берет непослушными пальцами мешочек с деньгами и орел внутри меня радуется: не судьба мне стать папашей!
Но вместо того, чтобы поблагодарить меня за финансирование, Грэйнджер морщится, оглядывая заляпанные кровью бинты на предплечьях, и роняет галеоны мне под ноги. И смотрит на меня своими гляделками, с презрением и брезгливостью произнося:
- Мы не продаемся, Малфой.
Именно так, во множественном числе
.
***
Черт, черт, черт…
Я с наслаждением пускаю колечки дыма в ночной воздух – на Астрономической башне сегодня просто потрясающе курится. Паркинсон мне опять дала, проблем нет, только вот Грэйнджер…
Не понимаю, как купить эту сучку. Четыре месяца гоняюсь за ней – а она, ведьма такая, мосю крючит. Я и деньги ей предлагал, и угрожал, и к друзьям ее бегал, унижался… Только вот денег ей не надо, угрозами ее не пронять – уже все сделал, молодец, больше этой дуре ничего не страшно - а что касается ее золотых ребят… Уизли мне сломал нос. Вот от кого не ожидал, так от Уизли – такой поставленный удар, будто он век боксом занимался. Паркинсон весь вечер надо мной кудахтала, как наседка, пока залечила перелом. Черт, был бы жив Снейп, я бы к нему пошел – он куда ровнее залечил бы мой многострадальный нос и шрама бы не оставил. Черт с ним, в Мунго сведу потом…
Щелкнув пальцами, отправляю еще тлеющий бычок в полет с башни – уносится прочь, падает миниатюрная звездочка, и я вдруг вспоминаю, что надо бы загадать желание.
- Я не хочу этого ребенка, - шепчу я в темноту ночи. – Пожалуйста… Пусть он умрет, пусть умрет…
Отчаяние собирается в моей груди – если узнает отец или мама, мне сильно не поздоровится. Смешать нашу чистую кровь с грязной – значит, конец сиятельному роду Малфоев. Да и к тому же я совершенно не хочу быть отцом! Пеленки, бутылочки, режущиеся зубы – нет, не хочу, не хочу!
Я еще не нагулялся! Черт, да я с большим удовольствием принял бы в род ребенка Паркинсон, хоть она и тупа, как пробка, только бы не Грэйнджер!..
- Я не хочу этого ребенка! – кричу я в ночное небо, со злостью уставившись на луну. – Я не хочу!
Голос срывается, я кашляю и затягиваюсь снова. Мне плевать, что кто-то меня застукает – настолько плевать, что я, в конце концов, решаюсь остаться здесь на всю ночь.
Черт, как же я влип…
На следующий день, хмурясь, полирую палочку – сейчас будет ЗОТИ, профессор Уизли – да, да, у нас ЗОТИ теперь ведет несостоявшийся оборотень Билл Уизли! - притащил боггарта. То, что мы прошли чертово привидение еще на третьем курсе, его, по-моему, не колышет.
Наша умница сидит в уголочке, даже не пытаясь поднять палочку. За те три месяца, которые она уже проносила ребенка, она стала совсем другой – рассеянная, несобранная, на уроках чаще всего отвечает невпопад, а потом долго плачет в коридоре из-за своей невнимательности. Трансфигурация у Грэйнджер полетела к чертям собачьим, от курсов анимагии она и вовсе отказалась, вместо зелий выходит какая-то гадость, которой я постеснялся бы врага отравить. И я бы радовался, радовался, как шальной, если бы меня не грызла мысль, что грязнокровка не просто сдается – она это делает из-за ребенка. Нашего ребенка.
Нет, нет, не нашего! Это ее ребенок, ее бастард! Мне не нужно это отродье!
Руки сжимаются так, что палочка жалобно трещит. Я едва успеваю разжать ладони и приготовиться – скоро моя очередь отбиваться от боггарта.
Дверца шкафа открывается, и оттуда выходит мальчик – лет пяти, копия грязнокровка, но с моими глазами. Я с отвращением понимаю, что это ее сын, чертов бастард… Мальчишка идет ко мне и прижимается к моей ноге – я, забыв о палочке, трясу ногой, пытаясь стряхнуть ребенка.
Грэйнджер, глядя на это, не выдерживает – она бросается ко мне и отдирает от меня мальчишку, будто забыв, что это только боггарт. Она обнимает ребенка, не замечая, что тот преображается и кладет ладонь на ее живот.
- Гермиона! – орет рыжий и взмахивает палочкой. – Риддикулюс!
Боггарт пропахивает пол и врезается головой в свой шкаф, прочно туда упаковавшись. Грэйнджер лежит на полу, бледная, как смерть, прижимает руки к животу, а по ее штанам расплывается пятно крови.
- Е-мое, да у нее выкидыш! – не могу удержаться я от восклицания.
Поттер подхватывает Грэйнджер на руки и мчится в кабинет директора, Уизли мчится за ним, длинными ногами меряя школьный коридор. Помедлив, я бросаюсь за ними и впихиваюсь в камин в последний момент – я должен узнать, что с ребенком. Должен, обязан узнать.
Странно, но Поттер и Уизли не поднимают на меня руку. Видимо, не понимают, зачем я здесь. Уизли протягивает ладонь и я, вздохнув, кладу в нее сигарету. Мы дымим в окно, а Поттер маячит взад-вперед по коридору, прислушиваясь к звукам из операционной. Долгих четыре часа нет новостей – мы с Уизли успеваем скурить всю пачку, и его, непривычного к куреву, немного штормит.
Молодая колдосестричка выглядывает из операционной:
- Кто с мисс Грэйнджер?
- Мы! – отзываются Поттер и Уизли. – Что с ней?
- Вашей подруге требуются покой и тишина, и никаких стрессов. Она чуть не потеряла ребенка.
Сигарета ломается в моих руках: я крошу табак пальцами, не обращая внимания, что мусорю прямо на идеально вымытый пол.
- Так он жив, - констатирую я.
- Да, все хорошо, - кивает целительница, и я ору:
- Было бы хорошо, если бы он сдох!
Поттер перехватывает Уизли, который готов был меня порешить на месте, отнимает палочку и шипит:
- Малфой, я тобой в Хогвартсе займусь, мразь. Релашио. Рон, заткнись, не ори, это больница, а не балаган. Не пинайся, сказал! Чего стоишь, хорек? Зрелищ захотел? Вали отсюда, пока я тебя лично не придушил!
Сбегаю вниз по лестнице из этого дурдома и аппарирую к воротам Хогвартса. Грэйнджер на занятиях больше не появляется. Нам говорят, что забрала документы.
И слава Мерлину. Надеюсь, мы больше не увидимся.
Глава 3***
Эх, как жизнь хороша!
Паркинсон только что ушла, натянув колготки и приторно чмокнув в ухо – я это ей иногда позволяю, чтобы не свалила к кому другому. Заразится еще, а мне потом расхлебывать с этой дурой на пару…
Сладко затягиваюсь крепкими сигаретами – вкусно курится, как никогда. На столе передо мной – хорошая бутылка дорогого коньяка, мать умотала на работу, сейчас еще Забини придет… Красота!
- Драко, полигон чист? – из камина показывается голова моего чернокожего друга.
Я киваю и давлю бычок в пепельнице. Вслед за головой появляется и весь Забини, загадочно похлопывая себя по карману:
- Братан, я тут такого нарыл… Давай-ка выпьем.
С готовностью разливаю коньяк по рюмкам:
- За что пьем?
- За баб! – отвечает Блейз и дополняет: - За тех баб, которые не путаются под ногами и вовремя умеют уйти.
- Золотые слова, Забини, - я пригубляю золотистый напиток. – Золотые слова.
Набираемся мы довольно крепко – Забини уже после шестой рюмки лыка не вяжет, а я все тянусь за седьмой, пытаясь взять ее и не понимая, что это у меня в глазах двоится, а не рюмок вдруг стало больше. Под столом валяется изгрызенная цедра лимона, половинка креветки и пустая бутылка. У меня в голове шумит так, будто меня приложила Гремучая Ива – свист ее веток я не забуду никогда в жизни.
- Забини, - мычу я, стараясь удержать креветки в желудке. – Забини, я больше не пью.
- А я и не предлагаю, - Блейз сует руку в карман, пару раз промахнувшись сначала. – Я тебе на пробу принес… Вещь – отпад! Так вставляет, пикси меня пощипай…
Принимаю странную сигарету из рук Блейза и осматриваю. Сигарета, как сигарета – курить умею и люблю. Почему бы и нет? Забини услужливо подносит мне зажигалку и я затягиваюсь так, что скуриваю сразу половину…
Мерлин, какой же Забини смешной! Истерически смеюсь, разглядывая его забавное лицо – он мне что-то втолковывает, а мне смешно! И гобелен на стене такой смешной – какой придурок его рисовал? Надо поправить…
Встаю и делаю несколько шагов, после чего мои ноги заплетаются, и я тяжело падаю обратно на диван. Затягиваюсь еще раз – счастье наполняет мою грудь, невыразимое счастье. Мир становится ярким, сочным – все цвета стали на несколько тонов резче, слух, словно кошачий, ловит самые тихие шорохи, я могу услышать, как колышется за окном яблоня, роняя снежок лепестков на юную, изумрудную траву.
Траву…
Затягиваюсь еще раз и лезу целоваться к Блейзу :
- Иди сюда, мой юный друг! Не бойся, я не обижу, почему ты не хочешь со мной играть? Блейз, поцелуй меня, скотина!
Мир кружится вокруг меня, настаивая: кури, кури, наслаждайся! И я подчиняюсь. И одной затяжкой приканчиваю косяк.
Падаю к ногам посеревшего вдруг Забини и отключаюсь, а перед моими глазами вдруг встает удивительная картина…
«Лес. Светлая, залитая ярким солнцем поляна. Деревья, подпирающие своими макушками небо, трава под ногами мягче ковров Малфой-мэнора. Яркий цветочный узор сводит с ума глаза, пение птиц заставляет запрокинуть голову и слушать, слушать, слушать…
Ложусь на эту чудесную траву – она принимает мой вес, погружая в себя почти целиком. Через раскачивающиеся над собой травинки вижу мозаику листвы, пронизанную лучами. По зеленому колоску ползет красный жучок – он раскрывает жесткие надкрылья и перелетает мне на нос, начиная увлекательное исследование человеческого лица. Не мешаю ему. Я спокоен и счастлив. Я счастлив. Я…
Слышу шаги и сажусь так резко, что обиженный жук улетает. По полянке, размахивая зажатыми в руках сандалиями, идет прекрасная женщина – волосы ее спускаются до бедер упругими пружинками, ее запах – молоко и мед – я слышу даже на расстоянии. Ее глаза упоительны, они цвета молочного шоколада, нежного и терпкого одновременно. Она прекрасна. Она совершенна. Она смотрит на меня…
- Гермиона, - вдруг узнаю я женщину. – Гермиона, ты?..
Я жду, что она ударит меня, накричит, но она садится рядом со мной и кладет теплые ладони на плечи. Она гладит меня по давно не бритой щеке – мне стыдно, но на ее личике читается истинное наслаждение.
- Гермиона…
Она приближает свои губы к моему лицу. Пьянящие алые лепестки приоткрыты, они ласково обводят контуры моих бровей, носа, скользят по щекам. Вдыхаю ее восхитительный аромат и позволяю себе положить ладони ей на талию. Она не отталкивает меня. Она приближает свои губы к моим и едва касается их.
Сердце кричит во мне. Я нежно обнимаю Гермиону и ласкаю ее лицо губами. Она смеется – ей щекотно. Гермиона падает на меня и болтает босыми ногами в воздухе, пока ее пальцы гладят мою шею.
Топот маленьких ножек заставил нас оторваться друг от друга. По травке, высоко подбрасывая голенькие пяточки, бежит маленькая девочка. Она в одной рубашонке, и ее голую попку ласкает тепло солнца. Кудрявые волосы девчушки похожи на локоны Гермионы – такие же пружинки, но готов поспорить, что у девочки волосики мягче. У нее потрясающие, огромные глаза цвета старого серебра – мои глаза…
- Дочка? – я не узнаю своего голоса. – Дочка?...
Тянусь руками к малышке – но она вдруг пугается. Лес преображается – он темен и тих, тени мелькают между деревьями, теряясь в буреломе. На небе ни зведочки, на деревьях заухали филины, глумясь над моим страхом. Гермиона отталкивает меня и бежит к дочери – она подхватывает ее на руки и целует в лобик, шепча:
- Он нас не обидит, он нас не обидит, не догонит, не…
- Гермиона! – я поднимаюсь со ставшей вдруг желтой и колючей травы. – Гермиона, стой!
- Он нас не обидит, не поймает, не догонит… - как завороженная, шепчет женщина, а девочка вдруг начинает плакать. – Не поймает, не догонит, не обидит, не разлучит…
- Гермиона!
Несусь вслед за ними – впереди болото, куда же они? Гермиона с размаху бросается в воду и плывет, за ней мелькает голая попка моей дочки – она старательно загребает ладошками, то уходя под воду, то всплывая. Бросаюсь вслед:
- Гермиона!
- Не поймаешь, - вокруг появляются тени. – Не догонишь, не разлучишь!
Понимаю, что у теней не волосы, а тина, не ноги, а хвосты. И у Гермионы хвост – чешуйчатый, влажный хвост. И у дочки – зеленый хвостик вместо ног, а вместо волос тина, а ручки все в чешуе…
- Гермиона!
Чувствую, что меня утягивает под воду.
- Гермиона!
Тени пляшут вокруг, ныряют, хватают меня за ноги. Они тянут, тянут меня – прочь от Гермионы, от дочери, от жизни…
- ГЕРМИОНА!!!
- Малфой, очнись!
- ГЕРМИОНА!!! ДОЧКА!!! ГЕРМИОНА!!!
- Малфой, очнись! Малфой! Маааалфоооой!...»
Разлепляю веки. Надо мной снежно-белый потолок, подо мной – прохладные простыни. В вене – игла, во рту – насрала миссис Норрис. Рядом – Забини. Мой друг Забини. Живой. Без хвоста.
- Живой, - друг гладит меня по лбу. – Вот это тебя штырило, брат! Кошмары снились? Грязнокровка?
Отворачиваюсь, утыкаясь в подушку. Как я мог считать этого человека, которого только что назвал грязнокровкой мать моей дочери – другом?
За окнами тихо плачет, роняя на землю снежно-белые лепестки, опоздавшая зацвести яблоня.
***
Хоть я все еще и злюсь на Забини, я рад, что у него такая светлая голова – видимо, сам Мерлин подтолкнул его вызвать маггловскую реанимацию. Оказывается, у меня аллергия на марихуану, и косяк вызвал отек Квинке. Если бы Забини рискнул аппарировать со мной в Сент-Мунго, там меня быстрее загубили бы. А магглы, привычные к подобным штучкам, быстро поставили мне капельницу и сделали интубацию, благодаря чему я продышался и вопреки всему выжил.
Валяюсь на грубых простынях, отчаянно мечтая о шелке своей постели, в вене у меня иголка, рядом с кроватью – стойка с двумя флаконами лекарства. Вчера приходила мать – на ее фирменных дорогущих туфлях бахилы смотрелись очень забавно. Она походила по коридорам, поговорила с врачами и наотрез отказала мне в просьбе забрать меня в Мунго – в мире магов аллергия редка, и в Мунго мне вряд ли смогут оказать квалифицированную помощь.
Как там Помфри сказала? Магия не всесильна.
Нервы скручиваются в комочек, когда я вспоминаю про Грэйнджер. Только побывав на краю гибели, я вдруг понял, как жестоко поступил с ней и с малышом, еще не рожденным. Черт, каким я был идиотом! Да, пускай бастарда от грязнокровки в род не примешь, но что мешало мне извиниться, предложить помощь, в конце концов? Что толкнуло меня требовать аборта?..
Интересно, жив ли мой ребенок еще?.. Не случилось ли чего после отбытия Грэйнджер из Хогвартса?..
Полный безрадостных мыслей, спускаюсь в больничный двор. Скамейки оккупированы мамочками с детьми, тоже лежащими здесь – аллергологическая клиника велика и имеет и взрослое, и детское отделения. Присаживаюсь рядом с одной мамочкой и одним глазом, стараясь сильно не палиться, наблюдаю за играми детей.
Маленькая темноволосая девочка упорно лезет на горку, но, преодолев лестницу, пасует и начинает ножкой ощупывать путь к отступлению. Ее мать стоит внизу и готовится ловить драгоценное дитя. Эта сцена напоминает мне мое детство и первый полет на метле – я тогда жутко перепугался, вцепился в дерево и голосил, пока отец не снял меня оттуда, попутно отшлепав. Не забуду полные ужаса глаза мамы – у меня до сих пор создается впечатление, что она меня мысленно уже хоронила…
Сейчас я могу посмеяться над этим – я перенес гораздо более страшные мучения, пережил Круциатус Лорда, его опалу и его падение. И мама изменилась – она больше не плачет по ночам, не комкает в руках редкие письма из Азкабана, и все больше молчит или натужно смеется, делая вид, что у нас все нормально. Меня она не обманет – она очень любит отца и боится, что про него, запертого в многочисленных камерах Азкабана, наконец, вспомнят и поведут на плаху.
Смотрю, как мамочки отряхивают штаны своих чад от песка, и на мои глаза наворачиваются слезы. К черту эту больницу, к черту врачей и капельницы, я хочу домой!..
Возвращаюсь в палату, собираю вещи и аппарирую прямо оттуда – пусть ищут, сколько хотят. Плевать. Я уже оправился.
Стучу согнутым пальцем в спальню матери:
- Ма, можно? – заглядываю внутрь, получив положительный ответ. – Мам, надо поговорить.
Мать стоит перед зеркалом и красит ресницы – привычный ритуал, от которого она никак не может отучиться, даже при том, что кокетничать ей больше не с кем. Темная тушь уверенно ложится на ресницы, еще больше удлиняя их и загадочно изгибая.
- Да, милый? – не отвлекаясь от своего дела, спрашивает она и берется за помаду.
- Мам, я не могу жениться на Астории, - без обиняков говорю я. – У меня есть ребенок.
Мать так резко разворачивается, что помада оставляет на ее щеке красную полосу. В голубых льдинках ее глаз плещется недоумение и откровенный шок.
- От кого? – спрашивает она, справившись с первым впечатлением. – Надеюсь, не от Панси?
- Хуже, мам, - я зажмуриваюсь, ожидая гнева родительницы. – От Грэйнджер.
Тишина заставляет меня приоткрыть один глаз. Мама, схватившись за сердце левой рукой и побледнев, медленно оседает на кровать, а правая так и продолжает вести алую полосу помады от щеки до самого уха.
…
- Миссис Малфой нужен покой, - строго замечает наш семейный колдомедик, складывая зелья в чемоданчик. – Едва до сердечного приступа не довели. Нельзя так, молодой человек.
Мычу что-то, пытаясь оправдаться – но сам понимаю, как это должно звучать. Конечно, я сам виноват – мать не смогла принять такую новость. Мне еще повезло. Отец бы вообще убил на месте.
Воспоминание об отце заставляет меня вздохнуть. Мама лежит на кровати пластом, бессмысленно глядя на потолок с лепниной и шевелит губами, будто благодаря кого-то. Наклоняюсь к ней и слышу: «Спасибо, Мерлин, спасибо!»
- Мам, ты чего? – отвожу белую прядь с ее лба за ухо. – Ну, накосячил. Неужели отец… А, забыл. Он же у нас патологически верен.
«Точнее, брезглив», - я удерживаю эту мысль в голове, не позволяя выговорить ее вслух.
Мать поднимает голову и зовет домовика:
- Принеси мне документы из сейфа Люциуса, - велит она лопоухому недоразумению.
Недоразумение мгновенно возвращается и притаскивает какие-то бумажки. Мать кивком указывает на них – явно хочет, чтобы я прочитал. Просматриваю – бла-бла, тра-та-та, а это что?..
- Бесплоден? Это диагноз отца? – тупо переспрашиваю я, не до конца понимая ситуацию.
- Нет, сын. Твой, - отвечает мать, заставляя меня буквально посереть.
Глава 4-Не может этого быть! – я чуть ли не ломаю себе пальцы, так нервничаю. – Не может быть! Как? Когда вы узнали? Почему не сказали мне?
Мама протягивает мне руку, и я без лишних вопросов вкладываю в нее сигарету – я понимаю без слов. Неумело затянувшись, она выдыхает струйку терпкого дыма и резонно отвечает:
- А что я могла? Сначала ты был ребенком, а потом эта война, не до детей было бы. Потом отец велел мне молчать – он видел, каким растет его сын, и был уверен, что Контрацептивные чары будут твоим заклинанием, таким же фирменным, как Экспеллиармус Поттера. А если ты и так детей не собирался иметь, зачем говорить тебе о диагнозе? Потому и молчали. Драко, я не могу понять, как так могло получиться?..
- Я забыл про Контрацептивные, - я опускаю голову. – Я пытался отправить Грэйнджер на аборт, но она отказалась.
С тихим шелестом ломается сигарета в руках матери. Она смотрит на меня такими глазами, что я ощущаю себя нашкодившим котенком, а не двадцатитрехлетним парнем.
- Как ты мог? – в ее голосе столько отчаяния, что я вздрагиваю. – Как ты мог вообще РЕШИТЬСЯ отправить женщину на аборт? Ты, аристократ?
- Отец не принял бы в род бастарда, - бурчу я, - да и мне не нужен был этот ребенок.
Звонкая пощечина заставляет мою голову мотнуться. Я впервые вижу, как мама злится – не хмурит брови и не грозит пальцем, а именно злится на меня. Ее голубые глаза стали холоднее льда, пальцы нервно перетирают обломки сигареты.
- Между прочим, дорогой сын, - тихо произносит мать, кипя от негодования, - отец предал Лорда, чтобы спасти тебя. Не себя и не меня, а тебя. Хотя знал, что ты не продолжишь его род. И, учитывая, что ты у нас единственный ребенок, род Малфоев должен был оборваться. Однако он ради тебя рискнул всем – и сейчас гниет в Азкабане. А ты отказываешься от женщины, которая умудрилась понести от тебя, даже учитывая обстоятельства… мгхм… зачатия. Ты предаешь все моральные устои из-за глупых капризов. Я не хочу такого сына. Я тебя таким не растила, Драко.
Эти холодные, резкие слова сильнее пощечины – я вскакиваю, сжимая кулаки, и вижу, как щеки матери пошли красными некрасивыми пятнами гнева. Она смотрит мне прямо в душу и медленно выговаривает:
- Найди ее. Делай, что хочешь – хочешь, на коленях ползай. Хочешь, умоляй. В лепешку разбейся, дорогой сын, но эта женщина должна тебя простить. И мне плевать, что она магглорожденная – будь она хоть вовсе магглой, ты должен вымолить себе прощение. Иди к Поттеру, к Уизли – они наверняка знают, где искать Гермиону. Живо!
Подчиняясь яростному взору матери, с которой в таком состоянии спорить – все равно что тыкать в Хагрида соломинкой, отступаю к камину:
- «Нора», - и я переношусь в маленькую прихожую Уизли, заставленную обувью.
Мне не везет – сразу почуяв посторонних дома, мелкая Уизли, точно сторожевая собачонка, набрасывается на меня с палочкой. Только врожденная интуиция подсказывает мне, откуда придется следующий удар – я парирую, обливаясь потом – вот это скорость!
- Я пришел с Поттером поговорить, дура! – ору я на нее, отражая Летучемышиный сглаз. – Убери палочку, Уизлетта!
- Что за шум, а драки нет? – помяни черта, Поттер заглядывает в прихожую и хмурится: - Джинни, опусти палочку. Малфой, что тебе надо?
- Поговорить, - сжав зубы, отвечаю я, кидая недобрые взгляды на встрепанную Уизли, похожую на бешеную белку.
Вскоре мы с Поттером уже мирно сидим за столом и тянем огневиски – вникнув в мою проблему, шрамоголовый почесал в затылке и изрек:
- Я тебе не помощник, Малфой. Она взяла с нас всех Непреложный обет, что ты никогда не узнаешь ее местонахождения. С чего тебе вообще приспичило их найти?
- Их? – мой слух цепляется за это слово, как за благословение. – Ребенок жив?
Поттер деликатно молчит, однако его глаза внимательно следят за моей реакцией. Скажи я что негативное в сторону отпрыска и его матери, в лоб мне точно прилетит Петрификус, если не сразу Авада. Мда, Поттер мало изменился за пять лет – такой же встрепанный, очкастый засранец, который вряд ли когда поймет традиции чистокровных семей…
- Соскучился, - ровно отвечаю я. – Так ты не скажешь мне, где Грэйнджер?
- Нет, Малфой, - тихо отвечает Поттер, встает и отнимает у меня уже почти допитую бутылку огневиски. – Я ее не выдам. Ты уже все сделал. Все, что можно.
***
Я стою над раковиной и смываю кровь с лица – во время прощания с Поттером заявился Уизли и, лишнего не говоря, снова разбил мне нос.
Бедный мой нос. Я такими темпами начну дышать, как дети-дебилы, через рот, а если мой дыхательный аппарат приобретет размеры шнобеля Снейпа... Красная водичка стекает в слив – прежде чем воспользоваться зельем, надо нос вправить.
Так, вроде срастил. Теперь надо заняться поисками Грэйнджер и ребенка. Хм… Как мне найти ее в огромном Лондоне? Нанять частного детектива?.. Хотя если подумать логически – Грэйнджер сейчас живет среди магглов, маггловского образования у нее нет, волшебное… Хм, документы-то она забрала, а для Героев вроде исключений не делают, если поверить Поттеру и Уизли. Грэйнджер может быть везде… Неужели придется пользоваться магией на крови? Похоже, другого выхода нет…
-Донни, - домовик преданно смотрит мне в глаза, обмахиваясь широкими ушами, - принеси мне карту Лондона, чем крупнее, тем лучше. Живо!
Лопоухое создание испаряется, а я достаю палочку. Отняв у Донни, младшего брата Добби, освобожденного папашей по глупости, карту, раскладываю ее на обеденном столе. Она такая большая, что ее края свисают со стола. Уколов палец, кончик палочки опускаю в каплю крови и кладу на середину карты:
-Покажи мне моего ребенка, - приказываю я палочке.
Она взлетает и указывает в точку на окраине Лондона. Детский сад. Логично. Теперь я знаю, где искать мое дитя и ждать Грэйнджер.
-Черная рубашка с серебряной вышивкой или зеленая? – бормочу я, примеряя то одну, то другую деталь гардероба и одновременно пытаясь подобрать галстук под все это безобразие.
На плечи мне легли теплые руки матери:
-Не суетись, - она вручила мне простую серую рубашку, под цвет глаз, и повязала галстук, немного ослабив его, чтобы тот не выглядел официально. – Ты и так красивый.
-Если бы эту грязно… Мордред, МАГГЛОРОЖДЕННУЮ можно было бы купить красотой, она бегала бы за мной все семь курсов! – мысленно матерясь, выбираю заколку для галстука из обилия находящихся в шкатулке безделушек.
-Сын, а что ты будешь делать, если Гермиона уже замужем?
-Вряд ли она замужем, - легкомысленно замечаю я, придирчиво оглядывая себя. – После той Вечной Тату на бедре она вряд ли к кому в постель ляжет…
Прикусываю себе язык, но поздно. Мать превращается в разъяренную вейлу:
-Что ты написал? – накидывается она на меня. – Отвечай или я применю Веритасерум!
-«Самая покорная шлюха», - и я закрываю голову руками, чтобы мама ненароком мне ее не оторвала – сейчас в полной мере понимаю, что Беллатрикс действительно была ее сестрой. – Мама, больно же! Я сведу ее!
Мать выпускает мои волосы и отвешивает вторую за день пощечину:
-Только попробуй не свести, - предупреждает она и удаляется в свою комнату.
Чертыхаясь, аппарирую – мне еще надо купить цветы. Благо, на улице, которую я выбрал мишенью, никого не было. Привык покупать цветы в одном и том же магазине – хоть и маггловский, но все же букеты в нем составляют волшебно: один из продавцов, Марко, воистину волшебник, хоть и никогда не слышал про Хогвартс – у него золотые руки и отличное знание языка цветов.
Но я не вижу Марко, как ни оглядываю маленькое помещение магазина. Остальные продавцы на местах, улыбаются покупателям и впихивают им в руки такие букеты, что истинный аристократ только головой покачает в ужасе. Ко мне подлетает молоденький мальчишка-шатен:
-Желаете приобрести букет? Девушке? Матери? Подруге?
-Обиженной мною женщине, - я очень надеюсь, что продавец понимает язык цветов.
Вместо ответа он выхватывает из напольной огромной вазы три кремовых розы, обрамляет это дело аспарагусом, заворачивает в вульгарную сеточку и вручает мне. Глядя на это безумие, я не могу сделать ничего, кроме как закрыть глаза рукой и простонать:
-Вашу за ногу! Куда вы дели Марко?
-Он женился, - охотно делится мальчишка. – Сейчас на Таити…
-Юноша! – рявкаю я. – Вы хоть когда-нибудь слышали о языке цветов?
-Слышал, - оживляется шатен. – Красная роза – символ любви, белая – холодности, желтая – разлуки…
Волосы на моей голове встали бы дыбом, не будь они сбрызнуты лаком. Из моего рта раздается уже горловой стон ужаса:
-Кого только не берут в цветочные магазины! Юноша, символ любви не красная, а алая роза. Белая обозначает не холодность, а невинность, а желтая – дружбу, счастье и радость! И если у вас самого не хватает ума, чтобы запомнить, принесите мне белые анемоны и вон ту серебристую оберточную бумагу!
Продавец, разинув рот, несколько секунд смотрит на меня и бросается со всех ног исполнять «приказ» странного покупателя. В конце концов, покупатель всегда прав, как ни крути. Составляю скромный белый букетик из анемонов, оборачиваю и завязываю белой узкой ленточкой – отлично.
-Учитесь, молодой человек, - назидательно говорю я. – Этот букет просто-таки кричит: «Мы расстались, но я искренне надеюсь на прощение» для тех, кто понимает язык цветов.
-А что для понимающих язык цветов кричат те кремовые розы, которые вы забраковали? – ехидно переспрашивает мальчишка, принимая деньги.
-«Я буду с тобой, только если ад покроется льдом», - фыркаю я и ухожу.