Мне почему-то хочется, чтобы "Лилии" прочитало как можно больше людей.
Поэтому я нарушу свои традиции. Я выложу первые две части и буду выкладывать третью. Это только с этой серией.
Лунные лилии
Автор: O_Ossus totalus
Бета: Птица Элис (miss_Alice)
Фандом: Гарри Поттер
Пейринг: Северус Снейп/Лили Эванс
Северус Снейп/Луна Лавгуд
Рейтинг: R
Жанр: немагическая AU
Размер: миди
Статус: закончен
Саммари
Ароматом лилий южных
Влажная земля полна -
Сон меня в объятьях кружит
И целует в лоб луна.
На костре сгораю снова,
Прикасаясь к волосам -
Ты рисуешь электроны
И летаешь по ночам.
Плачет бледно-серой краской
Кисть на старое окно.
Ты выдумываешь сказки -
Мне в них верить не дано.
Я боюсь тебе присниться:
Ничего не говори.
Птицы, мы с тобою - птицы,
Десять крыльев на троих.
От автора: Возрасты героев не соответствуют канону: Северусу примерно 35-36, Луне 18, Лили около 21.
видео к фанфику www.youtube.com/watch?v=mBanrB3PL9I&feature=you...
Глава 1
читать дальше
Распростерла над городом ночь необъятные древние крылья,
И просыпались первые звёзды в прорехи на старом плаще.
У меня в саду за окном распустились лунные лилии,
И мне стало отчетливо видно скрытую сущность вещей.
(c) Fleur
И просыпались первые звёзды в прорехи на старом плаще.
У меня в саду за окном распустились лунные лилии,
И мне стало отчетливо видно скрытую сущность вещей.
(c) Fleur
Я обвожу аудиторию долгим, тяжелым взглядом. Согнулись над листочками, замерли — зеленые от страха. Еще бы — я всю ночь эту контрольную специально под них составлял. Одна скоро ручку сгрызет в ноль, недаром передние зубы такие длинные: грызет, но строчит. Ага, строчит — одна из всех. Мальчишка на последней парте левого ряда скоро в обморок свалится. Не видел я, чтобы он хотя бы дотронулся до бумаги. Уволюсь, уволюсь к чертовой матери, послал же Бог студентов-имбецилов, не могут экзотермическую реакцию отличить от эндотермической! Стоит один у доски, трясется: с места хохмить — язык длинный был, зато за двадцать минут едва вспомнил формулу соли Мора. И в самом деле, чему их всех в школе учат? Стоило показать наглядно одну простейшую реакцию, которую примитивно обзывают "вулкан", так эти... дети посмотрели на меня так, будто я вызвал дьявола из недр ада. Уволюсь. К чертовой матери уволюсь. Вот допишет Лили курсовую, получит диплом, и мы уедем вместе, куда глаза глядят. Хватит с меня косых взглядов в коридорах и перешептываний за спиной: сорокалетний старый пень живет с юной девочкой, да еще и собственной студенткой! Разве я не вижу, что Лили нервничает, что отстраняется от меня, если мимо идет один из моих коллег? Год прошел, а девочку так затюкали, что она до сих пор стесняется лишний раз руку поднять у меня на занятии, чтобы, не дай бог, не обвинили в чем... Хватит. Хорошие химики везде нужны — мы с Лили не пропадем. А эти неучи...
— На следующем занятии — зачет, — отрывисто говорю я, с удовлетворением наблюдая, как побледнела группа. — Вопросы раздаст староста. Староста, встать!
На самом последнем ряду начинается копошение.
— Да что вы там, заснули? — рявкаю я.
Голова болит. Как же у меня от них болит голова... Девчонка вскакивает, опрокидывая стул, и сама покачивается назад. Раздается треск ткани, и сразу же — смешки.
— Платьем зацепилась, — хихикая, объясняет ее соседка.
Староста, краснея, пытается приладить оторвавшийся от подола лоскут так, чтобы не видно было никаких стратегически важных мест. Смешки становятся громче, мальчишки демонстративно стараются заглянуть ей под подол... Я стискиваю виски ладонями: умственно отсталый курс, ей-богу, уволюсь к черту!
— Молчать, — я обвожу класс своим фирменным леденящим взглядом.
Лили говорит, что после такого взглядя ей всегда хотелось прикинуться остолбеневшим сусликом — не говорить, не двигаться и не дышать. К сожалению, у нее уже выработался иммунитет, и когда Лили приходит ко мне в кабинет и умильно просит помочь с завтрашней контрольной, никакой взгляд не помогает, даже самый суровый. Приходится вздыхать и писать на ее тонком, шелковом запястье ответы на тест, и все равно Лили умудряется сделать несколько ошибок — скорее всего, чтобы отвязаться от бешено завидующих одногруппников. А иногда еще и списывать дает, поганка, особенно этому, Поттеру, чтоб его...
— Вопросы раздадите на последней паре, — я прохожу к парте старосты и кладу перед ней стопку бумаг.
А она существенно платье разодрала — в лохмотья почти. Кусок вырванной с мясом ткани намертво защемлен испорченной ножкой стула. Кутается в остатки сарафана, пытается ноги прикрыть, а мальчишки смехом давятся — наверняка на рекреации задразнят до слез. Первокурсники все такие злые после школы...
— Свободны, — после этого слова недотеп просто сдувает со своих мест.
Сразу же после того, как первокурсники вылетают из класса, заглядывает Лили. Или я стал на старости лет излишне сентиментален, или воздух и вправду наполняется запахом лилий — рыжих, нежных, наглых южных лилий...
— Добрый день, профессор, — игриво улыбается Лили, проводя пальчиками по моему столу и бесстыже усаживаясь прямо на него.
Вот не надо было ей этого делать: пробирка с одним из реагентов опрокидывается прямо на белый химический халат. Он мгновенно вспыхивает, Лили в ужасе взвизгивает и мечется по кабинету, пытаясь сбить пламя, но безуспешно. Схватив тряпку, которой стираю с доски, я перехватываю мечущуюся Лили и сбиваю пламя. Та, едва огонь перестает пожирать ее одежду, мрачно стягивает с себя халат:
— Отлично...
На новой юбочке, на которую она еще вчера потратила всю месячную стипендию, теперь красуется пятно копоти.
— Я же говорил — не лезть на столы! — рявкаю я, не удержавшись. — Третий курс! Магистратура скоро!
Лили не отвечает — размахивает обгорелым халатом, чтобы разогнать дым. Удача, что не сработали автоматические систе...
Дождь из противопожарной системы окатывает весь класс. Лили приседает, прикрываясь все тем же халатом. Я пытаюсь спасти бумаги. С задней парты раздается тихий жалобный писк:
— Вопросы!
Черт, я забыл про Лавгуд... Отлично. Все бумаги, что я ей вручил, погибли. Хорошо, что у меня на флешке запасной документ...
— Ты что здесь делаешь? — излишне резко спрашивает Лили, обернувшись на звук.
Девчонка бледнеет: наверняка уже наслышана, что эта рыжая бестия с живым зеленым взглядом — пассия вредного, старого, злобного химика.
— П-п-платье... — заикаясь, говорит Лавгуд.
— Иди сюда, — меняет гнев на милость Лили. — У меня были в сумочке иголка с ниткой...
Вручив девчонке катушку, Лили выпроваживает ее за дверь, закатывает рукава и помогает мне убираться. Закончив, она залезает на парту и растягивается на ней, раскинув руки:
— Какой был ужасный день...
Она взахлеб рассказывает обо всем подряд, а я, забыв о мокрой тряпке на полированном столе, любуюсь ей — рыжая, как солнце, чистая, свежая и... моя. Невероятно. Просто невероятно. Она — моя.
Когда все это между нами закрутилось, я уже и не помню. Хохотушка-второкурсница с наглым язычком, умная, всегда радостная, будто брызжущее светом солнце. Как она бойко рассказывала о свойствах альдегидов, как рисовала на доске широкие, сложные схемы, лишь иногда сбиваясь и стирая неточности облизанным пальцем. Я ловил себя на мысли, что все чаще спрашиваю ее, чтобы после трудного, нудного урока мои уши отдохнули... Вместе с глазами. Постепенно это переросло в болезненную одержимость... Как же я хотел хотя бы прикоснуться, но останавливал себя: ты что, Снейп, она же совсем еще ребенок. Не пропадать южной лилии в объятиях корявого пня...
Это безумие продолжалось, пока однажды Лили не осталась после пар, не закрыла на щеколду дверь и не поцеловала меня, всего одним жестом утвердив свои на меня права. Более я сопротивляться не смел.
— Я устала, Северус, — тихо говорит она, прикрыв глаза. — Поехали домой? Я ужин приготовлю...
Когда я помогаю Лили сесть в машину, я ловлю на себе взгляд чьих-то глаз, но когда оборачиваюсь, уже не вижу никого.
* * *
День не заладился с самого утра — по пути домой мы попадаем в гигантскую пробку. Машины, машины, машины вокруг: стоят, гудят, кто-то скандалит на обочине, полисмены растаскивают передравшихся хозяев Тойоты и красавца-джипа, перекрывшего из-за проколотой шины половину пути. Лили скучает и уже десятую минуту красит ресницы, поворачиваясь то так, то эдак, чтобы видеть себя всю в маленьком зеркальце пудреницы.
— Ты — не Том Сойер, а твои глаза — не забор, — не сдерживаюсь я.
Лили удивленно хлопает огромными чернющими ресницами. Из-за обилия туши они даже слипаются.
— Что?
— Говорю, перестань малеваться. Во всем должна быть мера.
— Северус, не зуди, — отмахивается Лили, снова принимаясь за макияж. — Это сейчас модно, тебе не понять.
— Куда мне, — не сдерживаюсь я. — Я же старый пень. Или как там меня назвала твоя подружка Макдональд?
— Мэри ляпнула, не подумав, а ты за это снизил ей балл на контрольной.
— Умоляю тебя, — фыркаю я, перестраиваясь в соседний ряд — движение наконец-то пошло. — Если бы она не рисовала на полях вместо того, чтобы описывать взаимодействие диена с диенофилом, я бы поставил ей как минимум "B".
— Ты бы поставил, — бурчит Лили. — Как же.
— Что???
— Ничего, родной, — улыбается Лили и лезет целоваться.
В результате я не только чиркаю шиной по поребрику, едва избегая встречи с фонарным столбом, но и оказываюсь весь в липкой дряни, которую современные девицы называют блеском для губ.
— Лили, ради всего святого, вынь химию и учи, иначе живыми мы точно не доедем! — рычу я, молясь, чтобы моих маневров по дороге не заметили полисмены.
Лили замирает на своем сидении, и только через десять минут решается хихикнуть:
— Ты весь в розовом блеске. С блестками.
— Переживу, — коротко шиплю я, сворачивая во двор.
Весь вечер Лили ведет себя тише воды, ниже травы — готовит вкуснейший ужин, прибирается в доме, весело напевая модные писклявые песенки современных "музыкантов", которые я, к слову, не перевариваю, корпит над тестом к завтрашней контрольной по математическому анализу. Когда я незаметно для нее вхожу в спальню, Лили сидит на кровати, скрестив ноги, недвижимо замерев над тестом. Не ново — Лили презирает широкий дубовый стол, который я приобрел в кабинет, и занимается прямо на кровати, не первый раз пачкая простыни своими фломастерами и "выделителями". Рыжие волосы, которые не может удержать ни одна заколка, рассыпались по плечам и еле заметно сияют в свете ночника. Подавляю в себе желание запустить в эти волосы пальцы и зарыться в них лицом: они всегда пахнут "Дикой лилией", любимым шампунем Лили — странный микс горького и сладкого ароматов. Лили всегда смеется, когда я играю ее волосами, и ругается, что после моих рук ни одна расческа их не берет.
— Глаза испортишь, — говорю я, включая верхний свет.
Лили испуганно оборачивается. Так вот оно что! Все это время, пока я думал, что Лили усердно занимается, она наводила марафет! И на одеяле не ручки-тетрадки разбросаны, а внушительный женский арсенал блесков, помад, теней, пудр, флакончиков, скляночек, пузырьков, притирок, кремов и прочей чепухи. Теперь не только ресницы напоминают частокол — теперь еще и на веках нарисованы стрелки, и лицо напудрено, и губы вымазаны красной густой субстанцией. В ушах висят тяжелые серьги-кольца, на шее — золотая цепочка.
— Ты куда это... собираешься? — осторожно спрашиваю я, боясь сорваться и лично потащить Лили в ванную, чтобы не макнуть случайно пять раз в раковину, пока вся эта дрянь не поплывет цветными разводами.
— На дискотеку, — пожимает плечами Лили, спешно собирая батарею косметики в чемоданчик. — Мэри должна зайти через десять минут. Северус, ты ложись спать, ты же собирался пораньше, завтра вроде зачет у первокурсников?
— Ты мне зубы не заговаривай, — цежу я, вцепившись в косяк до ломоты в пальцах. — Ты никуда не пойдешь.
— Вот еще, — фыркает Лили, вскакивая и распахивая дверцы шкафа. — Почему бы мне не пойти? Приведи хоть один достойный аргумент.
— Потому, что на улице ночь, а тебе завтра в институт!
— Мэри меня подкинет, не волнуйся.
Лили скрывается в ванной и через пять минут выскакивает, поправляя юбку. Хочется схватиться за сердце — она же клялась не надевать ничего подобной длины на улицу! "Только в спальне, дорогой, только для тебя"!
— Это что ты напялила? — я перехватываю Лили за запястье и подцепляю пальцем бретельку. — Ты сейчас одетая или раздетая?
— Северус, не строй из себя ханжу, — Лили пытается вырваться, но я держу крепко. — Тебе же нравится эта юбка.
— Когда ты в ней по дому ходишь — очень.
— Ну так я и буду дома! У Мэри.
— Ты никуда не пойдешь, — повторяю я, и в этот момент в дверь звонят.
Целую минуту мы смотрим друг на друга, яростно борясь взглядами.
— Пусти руку, мне больно, — спокойно говорит Лили.
Конечно, после этой фразы я мгновенно отпускаю хрупкое фарфоровое запястье. Лили долго смотрит на просвечивающие голубоватые венки, потом спокойно отодвигает меня и проходит к лестнице.
— Лили!
— Северус, успокойся! Я молодая девушка, я должна выходить в свет!
— Где ты видела свет в одиннадцать вечера?
— Признайся, ты просто ревнуешь! — надувается Лили, открывая дверь и обнимаясь с Макдональд. — Мэри, милая, заходи, я сейчас причешусь и пойдем.
— К кому это? — в первый раз в жизни я плюю на воспитание, на постороннего человека в доме.
— К Джеймсу.
— Ах, к Джеймсу, — голос даже садится, так я зол. — К Поттеру. Он что, тоже будет там?
— Как же без него? — Макдональд выдувает огромный пузырь из жвачки и шумно втягивает его обратно. — Джеймс — душа любой компании и очень красивый мальчик.
— Ах, тебя на мальчиков потянуло, — приподнимаю бровь я.
Лили стоит у зеркала в прихожей и расчесывает свои рыжие кудри. Сейчас мне хочется не благоговейно нюхать ее локоны, а хорошенько оттаскать за них, чтобы и думать забыла про дискотеки, тусовки и... Поттера. Чертова Поттера, черт его дери — я вижу, как он на нее облизывается! Неужели Лили права, и я просто ревную? Она же... со мной... Хотела бы к Джеймсу уйти — ушла бы... Так?
— Мэри, помоги, — кивает Лили подруге — та встает у нее за спиной и принимается плести замысловатые косички. — Северус, родной, успокойся. Это просто тусовка.
— Хотя бы умойся!
— Чтобы весь вечер быть серой мышью и сидеть в углу? — фыркает Лили, хватая ключи. — Нам некогда. Северус, ты мог бы помочь с контрольной профессора Вектор? Я уже не успею.
— О, я помогу, — обещаю я, пытаясь улыбаться.
Видимо, мое лицо искажает жуткая гримаса, потому что Макдональд, пятясь от меня спиной, спотыкается о коврик и едва не сносит вешалку. Я захлопываю за ними дверь и, глубоко вдохнув несколько раз, иду искать тест.
Я помогу.
Так помогу, что...
Сначала мне хочется порвать тест в клочья, так что приходится еще подышать, стоя у раскрытого настежь окна. Темень на улице, хоть глаз выколи — куда пошла? Дома не сидится? Или уже просто противно ложиться в постель со стариком?.. Хотя Лили никогда не отказывала мне, и частенько соблазняла даже тогда, когда я или не хотел, или был слишком уставшим. Что только находит...
Но проучить надо. Хватит уже потакать всем ее капризам, Снейп, ты — взрослый человек, а поступаешь, как пятиклассник, которому красивая девочка доверила понести рюкзак.
Я сижу над тестом допоздна.
* * *
Утром я впервые за долгую жизнь проспал. Подскакиваю на кровати от острого чувства неправильности, хватаюсь за будильник — до занятий час. Черт побери! Расслабился ты, Снейп — привык просыпаться от аромата свежесваренного кофе и поцелуя ласковых губ. Постель рядом не смята, но рюкзака у самых дверей нет. Замечательно! Значит, Лили вернулась, схватила сумку и умчалась в институт, не разбудив меня?
В ярости швыряю будильник о стену. Неубиваемый механизм продолжает бесстрастно тикать на полу.
От кофе и тем более завтрака приходится отказаться. Какой завтрак, если приходится метаться по дому, собирая бумаги в институт? Я едва успеваю выпить воды, прыгаю в автомобиль и влетаю в кабинет ровно за минуту до звонка. Шушукающиеся первокурсники мгновенно выпрямляются, как по команде "смирно", и только белокурая староста продолжает мерно покачивать головой и выделывать руками кренделя в воздухе.
Раздается осторожный, прямо-таки вопросительный смешок.
— Мисс Лавгуд, вы здоровы?
Сосед по парте пихает Лавгуд в бок локтем и выдирает из ее уха наушник. Та открывает глаза, ойкает, съеживается, прячет плеер и складывает руки на парте, как примерная девочка.
— Встать! — рявкаю я ей, намереваясь как следует отчитать.
Видимо, мне нужно было уточнить, кого я поднимаю, потому что вскакивает вся группа, судорожно вытягиваясь в струнку. Лонгботтом, пухловатый и неуклюжий парень, зеленеет, когда я встречаюсь с ним взглядом, и несколько раз безуспешно пытается сглотнуть. Интересный экземпляр — я привык, что меня ненавидят и боятся, но Лонгботтом трясется всегда так, будто я не просто злобный профессор, но сам дьявол из Ада. Профессор Трелони, ведущая психологию, как-то рассказывала мне, что на вопрос: "Невилл, чего ты боишься больше всего на свете?" Лонгботтом выдал: "П-п-профессора Снейпа". Рассказывая об этом, Трелони так укоризненно на меня смотрела, будто ожидала, что я сейчас побегу извиняться перед бедным обиженным студентом, который на прошлом занятии полчаса искал хлор среди инертных газов.
Очнувшись, понимаю, что группа все еще строит по струночке, хотя от начала пары прошло уже десять минут.
— Сели, — мрачно командую я. — Не вы, Аббот. К доске.
Голова болеть начинает уже после третьего студента. Я практически не слушаю, что за чушь они несут. Если весь этот бред пропускать через себя, так идиотом недолго стать. Более-менее связно отвечают только Малфой, которому не учить не позволяет старая дружба его папеньки со мной, и Забини, талантливый темнокожий юноша, в начале семестра внятно выговаривавший по-английски лишь "здравствуйте" и "извините". Лонгботтом, выйдя к доске, вообще на пятой минуте покорно приносит мне зачетку — дескать, ставьте D. Лишь ценой необыкновенных усилий мне удается вытянуть его на слабенькую С — и то потому, что с перепугу Лонгботтому удается вспомнить про опыт "вулканчик" и худо-бедно описать.
— Лавгуд.
Молчание.
— Лавгуд!!!
— Луна опять музыку слушает, — ябедничает отмучившаяся Паркинсон, обмахиваясь зачеткой. — Лонгботтом, тряхни ее.
Лонгботтом, краснея, выдергивает наушник из уха Лавгуд и кивает на меня. Девчонка краснеет и подскакивает, опрокидывая стул. Малфой изнемогает, зажимая себе рот, чтобы не засмеяться. Лавгуд кидается поднимать стул и чуть не сносит парту.
— Мисс Лавгуд, еще минута — и...
Девчонка в мгновение ока оказывается у моего стола.
— Тяните билет, — киваю я на разложенные листочки.
Лавгуд с выражением полной серьезности на лице расстегивает цепочку на шее и снимает странного вида кулон, напоминающий оранжевую редиску. Потом долго водит редиской над билетами, не обращая внимания на задушенные смешки одногруппников. Я прикрываю глаза в изнеможении — еще одна. Мало мне было, когда в прошлом году один особо умный третьекурсник притащил на экзамен живого енота?..
— Вы выбрали, мисс Лавгуд? — терпеливо, как у душевнобольной, спрашиваю я.
— Да, сэр, — Лавгуд вытягивает одну бумажку, заглядывает туда и выражение ее лица меняется с безмятежного на ошарашенное.
— Не тот билет, мисс Лавгуд? — сочувственно спрашиваю я, даже не пресекая стоны счастья с последних парт.
— Н-не...
— Тогда тяните еще один, — я придвигаю к девочке пачку билетов.
— А можно? — поднимает на меня счастливые голубые глаза Лавгуд.
— Редисочкой не забудьте поводить, — любезно советую я.
Малфой, хрюкнув, сползает под стол. Лавгуд на полном серьезе снова водит редиской над билетами, теперь еще и шепча неведомую чушь себе под нос. Тянет билет.
— Виды химических реакций, — робко озвучивает Лавгуд.
— Рассказывайте.
— В подземной келье, мал и звонок, взращенный проклятым трудом, живет уродливый цыпленок, рожденный старым петухом. Его высиживала жаба, кормили прелою землей... — вдохновенно начинает девчонка.
— Стоп-стоп, — я сжимаю виски ладонями. — Что за чушь вы несете?
— Так вы же не дослушали, профессор, — наивно смотрит на меня девчонка. — Там о химических реакциях будет.
Я обрушиваюсь на стул и прикрываю глаза: держись, Снейп, сейчас Лавгуд закончит пороть ахинею, поставишь ей заслуженное D и пусть потом пересдает кому угодно.
— В подземной келье, мал и звонок, взращенный проклятым трудом, живет уродливый цыпленок, рожденный старым петухом. Его высиживала жаба, кормили прелою землей — чтоб после смерти страшной стал он, свой хвост глотающей змеей. Добавить в пепел рыжих крови, когда засохнет — растереть... А золото? Спросить любого, чтоб долго жить и не стареть, богатств никто не пожалеет. Чтоб растянуть земной свой срок, все врут, воруют и звереют. За блеклый серый порошок...
Паркинсон активно бьет Малфоя по спине, стараясь выбить из его горла смешинку. Ничего не понявший Забини тоже скалит белоснежные зубы — за компанию. Им смешно, а мне хочется встать и...
— Давайте зачетку, мисс Лавгуд, — говорю я очень серьезным и скорбным голосом.
Видимо, по выражению моего лица Лавгуд о чем-то догадывается, потому что прижимает зачетку к груди и мотает головой.
— Не задерживайте остальных, мисс Лавгуд, — теряю я терпение. — О дате пересдачи я сообщу вам позже.
— Не надо, профессор, — умоляюще шепчет Лавгуд. — Не ставьте...
— За такой ответ вам и D за счастье будет, — я требовательно протягиваю руку.
— А как же... Опыт?
— Я уже достаточно понял о ваших способностях.
Лавгуд, не слушая, кидается к широкому столу, на котором я еще со вчерашнего дня приготовил реактивы, хватает колбу с серной кислотой и выливает туда полный пузырек дистилированной воды. Я не успеваю даже крикнуть ей, чтобы поставила на место — начинается реакция, из колбы веером летят брызги, которые попадают девчонке на руки. Она роняет колбу — та разлетается, обжигающие капли попадают на ее халат и голые ноги: Лавгуд даже на зачет не удосужилась надеть брюки.
Девчонка просто стоит и молча смотрит, как ее кожу разъедает. Когда я хватаю Лавгуд за плечо и разворачиваю к себе, по ее лицу ползут слезы.
— Быстрее, — дергаю я Лавгуд к лаборантской. — Надо смыть. Лонгботтом, сбегайте за мадам Помфри!
Пока я смываю с кожи апатичным сусликом застывшей Лавгуд кислоту, приходит мадам Помфри и, бегло осмотрев, забирает девчонку в медпункт. Почти машинально выведя в зачетке D, я выгоняю из кабинета недотеп-первокурсников и беру с ее парты оставшуюся одиноким островком тетрадь. Бегло перелистываю ее — ни одной записанной лекции! Одни рисунки: единороги, таинственные круглые существа с драконьими крылышками и пчелиными жалами, смешные пузатые бегемотики... На самой последней странице обнаруживается стишок:
В порыве страстного броженья
Я окисляюсь от тоски,
Душа не выдержит давленья
И разорвется на куски.
Мне нет покоя в этом мире,
Бессильна воля, как азот.
И как аш два эс о четыре
Любовь мне сердце жжет и жжет...
Стих заключен в рамочку из формул, а рядом пририсован нежно целующий свой единственный электрон водород.
— Нда, — я закрываю тетрадь и откладываю в стол. — Пошла бы на литературный — куда меньше проблем было бы и мне, и ей. Жаль.
Глава 2
читать дальшеЗачет выматывает настолько, что около часа я просто сижу с закрытыми глазами в кресле и, кажется, засыпаю. Открыв глаза, от неожиданности отшатываюсь — передо мной на столе, скрестив ноги, сидит Лили.
— Сколько раз я просил не лазить на стол? — по привычке бурчу я.
Лили улыбается невинной и извиняющейся улыбкой, складывая руки на коленях.
— Я проверила — на столе нет никакой самовозгорающейся гадости.
— И ты — моя студентка, — прикрываю я глаза ладонью, пока внутри нарастает какая-то иррациональная нежность.
— Я еще и твоя подружка, — Лили хлопает глазами. — Северус, ты же не слишком на меня обиделся за вчерашнее?
— За то, что ты обсуждала меня с Макдональд, или за то, что ты всю ночь шлялась черт знает где? — педантично уточняю я.
Лили вскакивает со стола:
— Ты все равно меня не отпустил бы! Когда ты, наконец, поймешь, что мне скучно взаперти??? Северус, ты ужасный!
— Глаза твои видели, что брали, — я тяжело поднимаюсь и начинаю стирать с доски.
— Я не в том смысле! — следует возмущенный оклик. — Ты сутками сидишь в своих лабораториях, что-то пишешь, с кем-то созваниваешься. Учебные планы, метрики, разработки — у тебя всегда есть, чем заняться! А мне что делать? Матан зубрить сутками? Кстати, спасибо тебе за тест! Вектор меня всю пару у доски держала, отчитывала, как девочку!
— Тебе всего лишь стоило сделать тест самостоятельно, — пожимаю плечами я, не глядя на Лили.
Рыжеволосый вихрь прыгает мне на спину, обнимая и жарко целуя в ухо:
— Я же скучаю по тебе, любовь моя. Когда ты поймешь, что мне тебя не хватает? Что я без тебя не живу?
— Мы вместе живем, — напоминаю я, но время обижаться безвозвратно потеряно.
Как можно обижаться, если тебе так нежно дышат в шею, если маленькие руки пробираются под рубашку, расстегивая мелкие пуговицы, и гладят, согревая своим теплом? Я всей спиной ощущаю ее жар, нежность — аромат "Дикой лилии" окутывает терпко-сладким одеялом, теплые влажные губы прикасаются к моей шее...
— Здесь не место... — хватает у меня сил напомнить, прежде чем я поворачиваюсь, сажаю Лили на стол и начинаю жадно целовать.
Удивительно, как эта девчонка действует на меня — с ней я всегда теряю голову. Обычно собранный и строгий с остальными людьми, с Лили держать внутренние щиты я не могу, просто не получается — аромат ее "Дикой лилии" разъедает их вмиг. Лили хочется целовать, Лили хочется носить на руках, баловать, греть, хочется гордиться ей, хочется... Хочется ее любить. Только ее.
— Лили, хватит... — я перехватываю ее руку, пробирающуюся мне в штаны. — Кто-нибудь может зайти. О нас и так идут слухи.
— Не страшно, — отмахивается она, прижимаясь губами к моей ключице. — Пусть себе болтают, главное, что ты мой, а я — твоя. Разве не так?
— Так, но...
— Я тебя хочу, — обжигающе шепчет Лили. — Прямо здесь. На этой парте...
— Так нельзя...
— Северус! — Лили больно щиплет меня за плечо. — Почему ты такой зануда? То нельзя, это нельзя — а как можно? В полнолуние, выпадающее на пятницу, тринадцатое, без света, под одеялом, через дырочку в ночной рубашке?
— Да ты сама первая не выдержишь, — парирую я, стараясь застегнуть ее кофточку на почти вырванную с мясом верхнюю пуговицу.
В ответ Лили дергает блузку так, что две пуговицы отлетают, дробно простучав по полу, потом впивается губами мне в шею — я досадливо морщусь: опять придется прятать засос.
— Да будь ты мужчиной, — шипит Лили, расцарапывая мне грудь. — Молодая, красивая женщина, с которой ты уже год живешь вместе, вынуждена тебя умолять о капле нежности!
— Здесь не место...
— Ты меня не любишь, — Лили вдруг оставляет посягательства на меня и отворачивается, пряча глаза. — Я для тебя только игрушка.
Я слышу первый всхлип. О, нет, только не это — только не слезы! Не выношу женских слез...
— Милая, послушай...
— Не ври мне! — хлюпает носом Лили. — У тебя кто-то есть. Признавайся, кто она? Глаза выцарапаю! Задушу стерву!
Ну, началось! Хочется рухнуть в кресло и закатить глаза — женская логика: сама придумала — сама обиделась. Теперь весь день будет дуться непонятно на что, а потом придет и сообщит, что прощает меня, и мне придется заглаживать вину, разыскивая ей в магазинах ее любимые лунные лилии — редкие цветы странного серебристого оттенка. Приходится подчиниться и все-таки сжать ее в объятиях, осторожно укладывая на парту. Любовь требует жертв, даже если эти жертвы может кто-нибудь увидеть...
Постепенно мне сносит крышу. Отзывчивая, требовательная, горячая — Лили просит все большего, и, кажется, простых поцелуев ей уже не хватает для счастья. Она заставляет меня расстегнуть на себе блузку, потом — по одному стащить полосатые гольфы. Я сам не замечаю, как оказываюсь без рубашки — ловкие ладошки стягивают одежду практически незаметно...
— Хочу прямо здесь... — стонет Лили, прижимаясь все сильнее. — Северус, один раз! Отпусти себя уже! Я тебя люблю...
Не успеваю я ответить, как в лаборатории что-то падает, и звучит тихое "ой". Я застываю, Лили подо мной съеживается испуганным комочком. Черт возьми... Неужели сплетники, которые распускают о нас грязные слухи, решили поймать ненавистного преподавателя на горячем? За такое могут и из института выкинуть... Лишь бы без фотографий. Лишь бы...
Подкравшись к двери лаборантской, я дергаю дверь на себя — и на пол летит не успевшая отпрянуть... Лавгуд!
— Что упало?
— Там...
Я прохожу в лаборантскую и... Боже, нет! Только не полный флакон нитрата серебра! Он же огромных денег стоит, полностью подотчетный! Ректор с меня за полный флакон шкуру спустит, а то и заставит на свои деньги покупать... И стоп. Что Лавгуд тут забыла?
— Вы что здесь делаете? — тяжело дыша, спрашиваю я, медленно зверея.
— Я... искала свою тетрадь... — лепечет девчонка.
— Так тщательно искали, что решили подслушать? — я больно впиваюсь пальцами в плечо первокурсницы, уже не контролируя себя. — Ваше неуемное любопытство, мисс Лавгуд, вас не доведет до добра, помяните мое слово! И будьте уверены, если я услышу хоть один смешок о нас с мисс Эванс в коридорах, я сделаю все, чтобы из института вас выкинули с волчьим билетом, вам понятно?
Стоит обмеревшим сусликом, как тогда, после брызг кислоты — только глаза на пол-лица, испуганные, больные. Сжалась под моим взглядом, дрожит... Так и надо ей! Наглая, бестолковая девчонка!
— Все успели рассмотреть, мисс Лавгуд? — шиплю я, хватаясь за рубашку. — Может, нам с мисс Эванс попозировать, а вы сами выберете лучший ракурс? Лили, прикройся!
Лили ловит мою рубашку и закутывается в нее. Лавгуд так и стоит недвижимо, смотрит на меня снизу вверх... И из ее огромных глазищ начинают течь слезы.
— Чего встала? — прикрикивает Лили, постепенно приходя в себя. — Иди, иди отсюда, и найди себе парня наконец, горемычная, может, перестанешь по кладовкам подслушивать! Хотя кому ты нужна, убогая, ты же с приветом, над тобой весь институт смеется, или ты не знала?
— Н-нет...
— Полоумная Лавгуд! — шипит Лили, вскакивая. — Полоумная! Брысь отсюда, вуайеристка несчастная! Северус, отдай ей тетрадь!
Я выхватываю из стола разрисованные "конспекты" и, не рассчитав бросок, швыряю к ее ногам. Листки с рисунками и стихами разлетаются практически по всему кабинету, страничка с целующим свой электрон водородом и странным признанием в любви опускается под ноги Лили. Та, не пожалев, наступает ногой на листок и рвет его в клочья.
— Ой, — Лили состраивает огорченную рожицу. — Порвалась. Северус, ты видел? Она порвалась! Как жаль...
— Дура! — подпрыгивает Лавгуд на месте, замахивается и запечатлевает на щеке Лили, в опасной близости с глазом, отпечаток ногтей. — Дура! Что ты наделала, что...
Нет, это уже всякие рамки переходит! Я хватаю Лавгуд повыше локтя и выпроваживаю из кабинета, не заботясь о том, что могу поставить синяк. Если Лавгуд расскажет ректору хотя бы о половине того, что видела и слышала, и Лили вылетит со свистом, и мне придется искать другую, не связанную с обучением работу. Я зол так, что готов придушить глупую любопытную девчонку, а учитывая то, что она ударила Лили...
— Вон пошла, — шиплю я, наклонившись к заплаканному лицу Лавгуд. — На мои занятия можешь не приходить.
— Профессор, — жалобно всхлипывает девчонка. — Я...
— Вон!!!
Я захлопываю дверь и устало сажусь на парту:
— Одевайся. Ничего не будет...
Лили, фыркнув, хватает с пола блузку:
— Замечательно, только я настроилась... Поехали домой.
— Возьми ключи, — я нашариваю их в столе и перебрасываю Лили. — Я задержусь допоздна. Может, нитрат серебра еще не весь погиб.
— Во сколько ждать?
— Не жди. Я позвоню, — я мимоходом целую Лили в щеку и ухожу в лаборантскую, спасать редкий реагент.
День не задался с самого утра...
глава 3
читать дальше"Я завтра приеду. Не встречай, меня подвезут".
Вроде бы короткое СМС я перечитываю уже в сотый, если в не тысячный раз — месяц разлуки с Лили показался мне годом. В погоне за очередной призрачной теоремой, приветственно махнувшей хвостиком из-за угла, я все лето провел в душной лаборатории, пытаясь... В результате теорема оказалась лишь обманкой, я заработал аллергию на пыль, а Лили так и уехала отдыхать без меня. Одна. Совсем одна улетела в другую страну!..
Сначала я звонил каждый час — только для того, чтобы услышать, что она жива и здорова. После Лили стала сбрасывать звонки, а когда я стал донимать ее среди ночи, подняла трубку, довольно резко сообщила, что я ее достал своим постоянным контролем, и с тех пор ее номер был недоступен.
Сам виноват. Ну и что, что мои глаза не выносят яркого солнца, слезятся и болят? Ну и что, что кожа на жаре мгновенно сгорает, покрываясь волдырями? Разве было бы мне на солнечном пляже хуже, чем в школе? Дразнили вампиром, летучей мышью, Дракулой — до сих пор помню, как Мальсибер притащил в класс осиновый кол и в шутку попытался его вогнать мне в сердце. Под левым соском до сих пор не рассосался длинный рваный шрам — зря я дернулся в страхе, только сам себе рассадил плоть до ребер. Мальсибер чудом не добился желаемого. Но я сам виноват, как в той истории — не надо было вести себя, как сопливый нытик, — так и в этой — стоило плюнуть на реактивы, купить много крема от загара и солнечные очки, и все-таки поехать.
Телефон вибрирует, опасно зависнув над краем стола. "Хочу лилий", — и все. Боже, опять разыскивать ее драгоценные серебристые лунные лилии по всем магазинам — цветок настолько редкий, что порой его найти просто невозможно. И угораздило же Лили влюбиться именно в этот сорт лилий! Обычные белые она уже не воспринимает, а при виде цветных сортов фыркает и пренебрежительно обзывает их "отстоем".
Что ж. Как говорил мой отец в те редкие моменты, когда пивной дурман отпускал его из крепких объятий — "бери ключи, мотай в магазин". Я завожу машину и еду в самый крупный цветочный магазин Лондона — искать чертовы лунные лилии, чтоб они неладны были.
Да, я как знал — ни в одном из цветочных магазинов, даже там, где продавались редкие тропические орхидеи за цену, сравнимую со стоимостью полного флакона нитрата серебра, не было лунных лилий.
— Черт, — я устало облокачиваюсь на прилавок, узнав, что и в этом магазинчике желаемого я не куплю. — Где же их искать?
— А зачем искать? — удивляется молоденькая продавщица, ловко подхватывая колючий розовый букет и обвивая его ленточками. — Лунные лилии теперь продают только в одном магазинчике Лондона, том, что рядом с Миллениум Бридж.
— Раньше их можно было найти в любом киоске, — раздраженно постукиваю я костяшками пальцев о прилавок.
— Так то раньше, — белозубо улыбается продавщица. — А сейчас такие лилии днем с огнем не сыскать, только под заказ. Мало их осталось. Да вы прокатитесь, проверьте.
Мысленно выругавшись, снова прыгаю в нагретую солнцем машину. Миллениум Бридж далековато, по пробкам долго ехать... Но Лили так любит эти чертовы цветы...
Магазинчик я нахожу не сразу — на нем нет даже вывески. Вхожу, заставив дверь задеть воздушные колокольчики, которые сейчас же издают мерный приятный перезвон.
Белокурая девушка с волосами до пояса, закрыв глаза, мерно покачивается посреди небольшого зала. Только одна знакомая мне девица способна танцевать таким образом — выписывая руками в воздухе невозможные фигуры, кружась на месте и подпрыгивая. И только одна знакомая мне девица носит в ушах сережки в виде оранжевых редисок.
— Мисс Лавгуд?
Конечно, Лавгуд не отвечает. Окликнув девочку еще несколько раз, решительно хватаю ее за плечо, выдирая из уха наушник. Лавгуд моргает, узнавая, и расплывается в улыбке:
— Профессор Снейп, добрый вечер.
— Я больше не твой профессор, — машинально отзываюсь я, гадая, почему Лавгуд улыбается.
Она должна была ненавидеть меня. Сразу после той сцены в кабинете Лавгуд побежала к ректору и забрала все свои документы, отказавшись объяснить, в чем дело. Ни слова она не сказала ему о нас с Лили, о моем вопиющем поведении и угрозах. Лавгуд могла в отместку за унижение выкинуть нас с Лили на улицу, но... Девчонка оказалась настолько восхитительно наивна, что ПОВЕРИЛА в то, что я устрою ей сладкую жизнь, и предпочла уйти сама.
"Луны больше нет с нами", — мрачно сказал Лонгботтом, впервые не отведя глаз от моего лица.
Малфой тоже скучал — издеваться больше было не над кем, веселые деньки кончились, пришлось искать новую жертву. Убитый же уходом подруги Лонгботтом перестал трястись и начал огрызаться даже на меня. Я сдерживался, как мог — не хотелось еще одного скандала после чудом замятого инцидента с нитратом серебра.
И вот теперь несправедливо обиженная мной девчонка улыбается беззащитно и доверчиво, глядя на меня своими странными прозрачно-голубыми глазами. Светлая челка падает ей на глаза, и Лавгуд сдувает ее забавным детским фырканьем.
— Вы здесь работаете, мисс Лавгуд?
— Да, — беспечно отвечает девчонка, проходя за прилавок. — Вам нужны лилии, сэр?
— Откуда ты знаешь?
— Лилии для Лили, — задумчиво тянет Лавгуд, крутанувшись на офисном стуле. — Лунные лилии.
— Они у тебя есть? — облегченно выдыхаю я.
— Сейчас нет, — Лавгуд улыбается, снова начиная покачиваться. — Возьмите розы. Они теплее.
— Теплее, чем лилии?
— Красные розы, розовые, — растягивает губы в улыбке Лавгуд. — Теплые тепличные розы.
Странно, но я ощущаю себя полным идиотом, разговаривая с этой странной девицей. Такое ощущение, что мы с ней — два старинных приятеля, и, как выражается Лили, "на одной волне". Лавгуд даже не пытается маскировать свои чудачества — несет какую-то чепуху о розах, плавно съезжая на ирисы. Все это хорошо, но у меня нет времени.
— И все же, мисс Лавгуд, мне говорили, что в вашем магазинчике есть лунные лилии, — пытаюсь я перевести разговор в нужное русло.
— У меня в саду за окном распустились лунные лилии...
— Мисс Лавгуд! Можно не петь? Я спешу!
— Так я же о лилиях, — мечтательно улыбается Лавгуд. — В саду за моим окном. Приходите завтра, мистер Снейп — я срежу вам лилии.
— Мне нужно сегодня, — вздыхаю я, поняв, что будет скандал.
Лили опять расстроится и будет весь вечер дуться...
— Электрички уже не ходят, — вдруг серьезно сообщает Лавгуд. — Ехать далеко. Смогу привезти только завтра в полдень.
— Я на машине, — показываю я брелок с ключами. — Если вы не боитесь...
— Чего мне бояться? — удивленно моргает девица.
— Ну, — ухмыляюсь я, — разные люди бывают.
Вместо ответа Лавгуд спокойно проверяет температуру в боксе с цветами, выходит из магазина и садится на переднее сиденье, снова втыкая в ухо наушники.
— Оттери-Сент-Кэчпоул, — сообщает Лавгуд и выпадает из реальности.
Ч-черт... А ехать-то довольно далеко! Надеюсь, бензина хватит...
Вспоминаю родные зеленые глаза Лили, вспоминаю, как нежно она любит эти чертовы лилии, будь они неладны, и решаюсь, проворачивая ключ зажигания.
— Пристегнитесь, мисс Лавгуд, мы взлетаем, — без тени улыбки говорю я.
* * *
— Мисс Лавгуд? — я осторожно трясу уснувшую спутницу за плечо. — Мисс Лавгуд, проснитесь. Мы приехали.
Девчонка просыпается долго, по-детски причмокивая губами. Она открывает глаза и долго смотрит на меня, не узнавая, но все равно улыбаясь.
— Дальше надо пешком, — говорит Лавгуд, окончательно придя в себя. — Цветы не любят выхлопных газов.
Уже довольно темно, дорога здесь отвратительная, поэтому Лавгуд берет меня за руку.
— Не споткнитесь, здесь ямка, — периодически сообщает девчонка, даже не глядя под ноги.
— Вы знаете все ухабы наизусть? — не сдерживаюсь я.
— Пока не умерла мама, я бегала по этой дороге босиком. Потом пришлось повзрослеть, — пожимает плечами она. — Осторожно, ямка.
Я захлопываю рот, понимая, что в некоторые темы лучше не лезть. Пришлось повзрослеть... Если сейчас Лавгуд "взрослая", я даже не представляю, каким же она была ребенком. Вот сейчас — подпрыгивает, держа меня за руку, как старого друга, напевает, улыбается чему-то своему...
— Ты выращиваешь цветы? — перевожу я разговор на безопасную тему.
— Папа выращивает, — беспечно отзывается Лавгуд. — Я ухаживаю только за лилиями. Мама работала в том магазинчике, когда была жива. Теперь работаю я. Людям нравятся наши цветы.
— Почему бы не сотрудничать с крупными торговыми точками?
Лавгуд смотрит на меня, как на идиота:
— Там совсем другие цветы.
Делаю вид, что все понял. Вскоре за поворотом показывается дом, и я начинаю ощущать благоухание.
— Сейчас же ночь?
— Они же лунные, — беспечно говорит Лавгуд. — Ночь, день — разницы нет.
За покосившейся развалюхой действительно растут лилии. Множество кустов с серебристыми цветами, источающими тонкий, ненавязчивый аромат.
— Сколько раз покупал такие лилии — никогда они не пахли, — я, забывшись, чуть не шагаю на клумбу.
Лавгуд скрывается в доме, включает свет и выходит с большой банкой воды:
— Они пахнут только два дня после того, как их срезали, — Лавгуд неловко опрокидывает банку под куст.
— Там монеты? — заинтересовываюсь я позвякивающим металлом на дне банки.
Лавгуд поднимает ее повыше, подставляя под льющийся из окошка свет:
— Цепочка, кольца, сережки... Мамино серебро...
Лилии благоухают все сильнее. Почти на глазах тугие бутоны раскрываются, подставляя нежные лепестки свету и пальцам юной хозяйки сада.
— Я не буду брать лилии, — неожиданно для самого себя говорю я.
И нет, мне совсем не жалко потраченного времени и бензина. Просто мне не хочется портить такую красоту. Раньше цветы для меня были лишь товаром в магазине, и я никогда не видел, как они распускаются. Куплю Лили розу, и хватит.
— Подержите, — Лавгуд сует мне в руки банку и устремляется в одну из многочисленных теплиц.
Спустя пару минут она выходит и сует мне в руки едва распустившуюся розочку с нежными кремовыми лепестками:
— Из самого дальнего угла, самая красивая, — улыбается Лавгуд, не замечая, что царапины на ее голых руках кровоточат.
— Ты любишь розы? — вдруг спрашиваю я, осторожно принимая подарок.
Отводит глаза:
— Нет. Я люблю кактусы.
— А почему именно кактусы?
— Кто-то же должен любить кактусы, — шепчет Лавгуд совсем тихо и скрывается в доме.
Свет гаснет.
* * *
Домой я приезжаю уже под утро — горизонт как раз едва начинает розоветь. Едва шагаю за порог, как слышу оглушительную музыку, льющуюся со второго этажа. Вздыхаю — ну что хорошего в этой современной музыке, прости господи? Почему не бессмертная классика? Не Битлз? Не Скорпионс, на худой конец? Почему именно оглушающий рок, насилующий уши и ощущения? А Лили нравится...
Впрочем, ведь и я ей нравлюсь, так может быть...
Поднимаюсь наверх, распахиваю дверь — Лили, качая головой в такт и отбивая ногой ритм, разбирает вещи. Увидев меня, она улыбается и выключает звук:
— Привет. Я дома.
— Я вижу, — целую Лили в макушку и вручаю ей цветок, ничуть не завядший во время долгой дороги.
— Роза? — разочарованно тянет Лили, осматривая нежные лепестки. — Северус, я же лилии просила.
Почему-то просыпается раздражение:
— Я весь город объездил, имей совесть — нет больше твоих лилий в Лондоне! Кончились все!
— Не кипятись, — прохладно говорит Лили, вертя в руках цветок. — Фу. Роза. Терпеть не могу розы. Взял бы хоть белую, а то розовая. Попса.
Лили открывает окно и без лишних слов выбрасывает с таким трудом добытую розочку. Глядя, как безвинный цветок теряет в полете лепестки, ударяясь о стену дома и подоконники, впервые хочу дать ей пощечину. Но сдерживаюсь — похоже, я действительно слишком агрессивен, и мне надо лучше контролировать себя.
— Я спать хочу, — Лили забирается под одеяло и замирает. — Ложись, чего стоишь?
Медленно раздеваюсь и ложусь, прижимаясь к женщине, по которой так долго скучал. Но едва мои пальцы касаются ее бедра, Лили раздраженно дергает плечом:
— Я устала. Отстань.
Вот и весь разговор. Встретились после долгой разлуки, называется. Подавив в себе злость, отворачиваюсь и выключаю свет.
Погибшая розочка к утру оказывается растоптана чьей-то безжалостной ногой.